Койки стояли в четыре этажа, по двадцать в длину, в десять рядов. Восемь сотен человек, набитые, будто груз, в помещение размером с хлев. Люди вставали, нахлобучивали шапки на головы детей, что-то бормотали себе под нос, шевелясь с тяжкой покорностью живого скота, и шли к двери.

Быстро оглядевшись, чтобы убедиться, что за ней не следят, Сара присела рядом со своей койкой, приподняла одной рукой матрас и просунула под него вторую. Достала из тайника аккуратно свернутый лист бумаги и тут же спрятала в карман туники. И встала.

– Джеки, – тихо сказала Сара. – Вставай.

Старая женщина лежала на койке в позе эмбриона, подтянув одеяло к подбородку. Ее слезящиеся глаза тупо смотрели на серый свет, нисходящий из высоко расположенных окон. Сара всю ночь прислушивалась к ее кашлю.

– Свет, – сказала Джеки. – На зиму похоже.

Сара пощупала ее лоб. Лихорадки нет, скорее, холодный. Сложно сказать, сколько Джеки лет. Она родилась здесь, но ее родители пришли сюда из другого места. Джеки не любила говорить о прошлом, но Сара знала, что она пережила мужа и троих детей. Мужа отправили на корм за преступление. Он вступился за друга, которого пос бил дубинкой.

Помещение быстро пустело.

– Джеки, прошу тебя, – сказала Сара, тряся ее за плечо. – Я понимаю, что тебе тяжело, но нам правда надо идти.

Глаза женщины сфокусировались на лице Сары. Она дернулась и сухо кашлянула.

– Прости, милая, – с трудом сказала она, когда кашель кончился. – Я не хочу выглядеть несговорчивой.

– Я просто не хочу пропустить завтрак. И тебе тоже надо поесть.

– Вот так вот, ты все за мной ухаживаешь, как всегда. Помоги старухе слезть, а?

Сара подставила Джеки плечо и опустила ее на пол. Тело почти невесомое, будто одна кожа да кости. Джеки снова сотряс кашель, звук, будто камешки в мешке перекатываются. Затем она медленно выпрямилась.

– Ну вот.

Джеки сглотнула. Ее лицо покраснело, на лбу выступили капельки пота.

– Все лучше.

Сара сняла одеяло с ее койки и накинула ей на спину.

– День холодный будет. Держись ко мне поближе, о’кей?

Губы Джеки разошлись в беззубой улыбке.

– А где мне еще быть, милая?