И тут Сара поняла. Она ничего не слышала, потому что слышать было нечего.
Сделала это, чтобы уберечь Сару.
К середине дня Сара осознала, что она должна что-то сделать. Чувство вины раздирало ее. Она не должна была пытаться вывести Джеки с завода. Не должна была идти на конфликт с Содом. Получилось, что она сама нарисовала мишень на спине Джеки. Шли минуты. Зараженные в загоне будут есть после заката. Сара уже видела грузовики. Скотовозы, набитые мычащими коровами, а еще фургоны без окон, в которых возили заключенных из тюрьмы. Одна такая машина всегда стояла позади больницы с совершенно очевидной целью, для всякого, кто об этом задумался бы.
Сегодня за бригадой на мельницах следили Вэйл и Свистелка. С Вэйлом еще можно поладить, но если Свистелка следит, непонятно, как это сделать, подумала Сара. В голову пришел только один вариант.
Наполнив корзину бушелем зерна, она подняла ее с пола и сделала три шага к мельнице. Остановилась.
– Ой, – вскрикнула Сара. Позволила себе уронить корзину и прижала руки к животу. – Ой. Ой.
Со стонами осела на пол, став на колени. Мгновение казалось, что на фоне шума мельниц ее спектакль никто не услышал и не увидел. Сара стала кричать громче, прижимая колени к груди.
– Сара, что такое?
Одна из женщин, Констанс Чоу, присела рядом.
– Болит! Болит!
– Вставай, а то они увидят!
Зазвучал другой голос. Вэйл.
– Что тут происходит?
Констанс попятилась.
– Не знаю, сэр. Она просто… упала.
– Фишер? Что с тобой такое?
Сара не ответила, просто продолжала стонать, сгибаясь и разгибаясь. Для верности еще пару раз судорожно дернула ногами. Вокруг уже стояло кольцо зевак.
– Аппендикс, – сказала она.
– Что ты сказала?