Дверь с грохотом захлопнулась. Лайла выдохнула, поняв, что до сих пор не могла этого сделать. Да уж, это что-то. Наверное, самое неприятное дело, с каким ей пришлось столкнуться. Она ощущала себя совершенно вымотанной и виноватой. Иоланда провела с ними не один год, а теперь все вот так закончилось. От этого у Лайлы осталось нехорошее ощущение. Да, признаться, Иоланда была не самой лучшей домработницей, а последнее время вообще все запустила. Может, у нее какие-нибудь трудности в жизни. Правда, Лайла никогда не бывала у нее дома и вообще ничего не знала о ее жизни. Странно, как так получилось? Все эти годы Иоланда приходила и уходила, и вдруг оказалось, что Лайла совершенно ее не знает.

– Ну, она ушла. Поздравляю.

Лайла, которая снова принялась расчесывать волосы, холодно поглядела на Дэвида в зеркало, видя, как он поправляет галстук, стоя в дверях.

– И почему я в этом виновна, если не секрет? Ты же видел. Она совершенно потеряла контроль над собой.

– Это шестая за год. Хорошие горничные на деревьях не растут.

Лайла еще раз с наслаждением провела по волосам щеткой.

– Значит, обратись в службу. Сам понимаешь, дело нехитрое.

Дэвид ничего не ответил, очевидно, желая замять тему. Подошел к дивану и, подтянув брюки на коленях, сел.

– Нам надо поговорить.

– Не видишь, я занята? Ты им там в больнице не нужен или где там?

– Я не работаю в больнице. Мы миллион раз об этом говорили.

Правда? Иногда ее мысли казались Лайле опавшими листьями, иногда – пчелами в банке, маленькими жужжащими созданиями, безостановочно летающими по кругу.

– Что произошло в Техасе, Лайла?

– В Техасе?

Он мрачно вздохнул.

– Колонна. Нефтяной Путь. Я думал, я дал совершенно четкие указания.

– Ни малейшего понятия не имею, о чем ты говоришь. В жизни не была в Техасе.

Она перестала расчесывать волосы и поглядела в глаза Дэвиду, не отрывая взгляда от зеркала.

– Брэд всегда Техас ненавидел. Хотя, вероятно, ты ничего не хочешь об этом знать.

Ее слова попали в цель, она видела это. Разговоры о Брэде были ее секретным оружием. Хотя она и понимала, что не следует этого делать, но находила извращенное удовольствие в том, каким становилось лицо Дэвида, как только она произносила это имя. Сдувшееся, пустое лицо человека, понимающее, что он никогда не сравнится с тем, другим.