«Ведро, – подумала Сара, – что эти голоса собираются делать с ведром? Что вообще с ведром делают?»

Одновременно с этой мыслью ей в лицо ударил холодный и мокрый поток, рывком возвращая ее в сознание. Она кашляла и захлебывалась, в панике размахивая руками, ее нос и горло наполнила ледяная вода.

– Потише, Сара.

Она села, слишком быстро. Мозг отказался следовать за черепом и заколыхался, заплескался. Закружилась голова.

– О-о-о, – простонала она. – О-о-о.

– Голова поболит сильно, но недолго. Дыши.

Она сморгнула воду с век. Юстас?

Это был он. Верхних передних зубов нет, спилены до корней, правый глаз затуманен слепотой. В скрюченной руке он держал металлическую кружку.

– Рад тебя видеть снова, Сара. А еще тут Нина. Нина, поприветствуй Сару.

Позади него стояла женщина, та самая, что вела ее через трубу. Поперек груди у нее висела винтовка, и она небрежно положила на нее руки.

– Привет, Сара.

– Не беспокойся, – сказал Юстас. – Понимаю, у тебя куча вопросов, и мы до этого дойдем. Сначала пей.

Она взяла кружку из его руки и выпила воду, до дна, жадными глотками. Очень холодная и с еле заметным металлическим привкусом, будто она металлическую трубу лизнула.

– Я думала, ты…

– Мертв? – закончил за нее Юстас, ухмыльнувшись и обнажив разбитые зубы. – С точки зрения известных фактов, все здесь мертвы. Нина, напомни, как именно ты умерла?

– Насколько я помню, сэр, от пневмонии. От нее или еще какой-то тяжелой болезни. Честно говоря, не помню, что мы там в бумагах написали.

Взрыв, забег по канализационной трубе, все это стало возвращаться в сознание Сары. Осушив кружку, она мельком огляделась. Что-то вроде бункера, хотя окон и нет, но есть ощущение, что они под землей. Единственное освещение – мигающий свет нескольких факелов в стойке. Стол, на котором она сидит, посреди большого помещения, значит, больше оно ни для чего не используется. И Сара сразу поняла, кто эти люди. Другого объяснения быть не может.

– Где мы?

– Там, где нас красноглазые не найдут.

Он глядел на нее, повернув голову, одним здоровым глазом, и почему-то это придавало его лицу и взгляду еще больше серьезности.