Падая, Уолгаст врезался в гущу стаи, держа когтистый палец над кнопкой взрывателя. А Эми точно так же упала на Питера, чтобы отшвырнуть его подальше, чтобы принять предназначенный ему удар на себя. В ярости своей Двенадцать обрушились на Уолгаста – Уолгаста Истинного, Отца Всего, Того, Кто Любил – и на том месте, где он стоял, разверзлась дыра в пространстве, темная ночь превратилась в сияющий день, и небеса потряс гром.

65

65

В последовавшие минуты казалось, что здесь два города, – огромные трибуны, где царил хаос, и поле внизу, место итога, наполненное внезапным спокойствием. Начало и конец рядом, но отдельно друг от друга. Вскоре они слились, когда толпа, истощив силу своего восстания, осознала потрясающий факт свободы и начала рассасываться. Все пошли куда хотели, даже на поле. Один за другим они осознавали, робко шагая, ощущение свободы в их телах. Однако в первый момент сражающиеся на поле оставались сами по себе, окончательно осознавая, кто жив, а кто погиб.

Очнувшись, Питер увидел Алишу. Почерневшую, в синяках, окровавленную. Ее волосы сгорели, и от ее головы еще поднимались струйки дыма.

– Питер, – говорила она. Она стояла над ним, и по ее щекам струились слезы. – Питер.

Он попытался ответить. Его язык едва шевелился во рту.

– Эми?

Алиша покачала головой, тихо плача.

Грир выжил чудом. Его отбросило ударной волной, очень далеко. Он должен был погибнуть, но они нашли его лежащим на спине и с удивлением глядящим на звездное небо. Его одежда обгорела и порвалась, но в остальном он, судя по всему, был цел. Будто мощь взрыва не ударила в него, а обтекла его, будто его жизнь спасла незримая рука. Он долго не говорил и не шевелился. А потом осторожно поднял руку к груди и осторожно ощупал. Поднял руку к лицу, провел ею по щекам, лбу и подбородку.

– Будь я проклят, – сказал он. – Надо же.

Юстас тоже выжил. Сначала они думали, что он мертв, его лицо лежало в луже его собственной крови. Но пуля прошла по касательной, пробив ему левое ухо, отстрелив, будто вырвав, как траву из земли. На месте его уха была окровавленная дыра. Взрыв он не помнил или не мог полностью осознать последовательность событий – грохот, от которого едва не раскололась его голова, обжигающая волна воздуха, то, как потом сверху посыпалось что-то мокрое. Запах дыма и пыли. Эта ночь добавила ему всего одно увечье, на лице, и так покрытом ранами войны, да еще звон в ушах, который навсегда остался с ним. От этого он впоследствии всегда говорил слишком громко, некоторые даже думали, что он злится тогда, когда он был совершенно спокоен. Со временем, когда он вернулся в Кервилл, ему присвоили звание полковника, и он стал служить военным консультантом при администрации президента. И тогда он счел это не столько неудобством, сколько очень полезным дополнением к его властным полномочиям. И задумывался, почему ему это раньше в голову не приходило.