Это оказалось еще лучше. Что-то мягкое проникло внутрь его рта, он понял, что это ее язык. Стал подстраиваться под нее, и на этот раз у них получился настоящий поцелуй. Калеб всегда представлял себе это как простое соприкосновение поверхностей тела, губы к губам, но теперь понял, что поцелуи – штука куда более сложная. Это скорее смешение, чем прикосновение. Они проделывали это некоторое время, исследуя рты друг друга, а потом она отодвинулась, давая понять, что с поцелуями закончено. А потом понял, в чем причина. Их звала Сара, стоя у основания плотины.

Пим улыбнулась.

Хорошо целуешься.

На этом всё кончилось, по крайней мере на время. Но через некоторое время они поцеловались снова и делали другие вещи, но это немногого стоило. Потом в его жизни были другие девушки, однако те немногие минуты на плотине стали для него особым моментом. Когда в восемнадцать он пошел служить в Армию, командир сказал ему, что надо кого-нибудь себе найти, кому письма писать. И он выбрал Пим. Его письма представляли собой собрание жизнерадостной ерунды, жалоб на кормежку и веселых рассказов о друзьях, а вот ее, напротив, оказались тем, чего он еще никогда не видел – глубокие, жизненные, приметливые. Иногда они выглядели как настоящая поэзия. Одна фраза, даже если она описывала нечто совершенно обычное – типа лучей солнца на листьях, слова, сказанные знакомым, запах готовящейся еды, – отпечатывалась в его сознании, и он обдумывал ее не один день. В отличие от языка жестов с его прямотой и компактностью, письменная речь Пим была переполнена чувствами – истинными чувствами, идущими от сердца. Калеб старался писать Пим так часто, как только мог, всё больше скучая по ней. У него было ощущение, будто он наконец услышал ее голос. И вскоре он понял, что влюблен в нее. Когда он сказал ей об этом, не в письме, а лично, когда на три дня вернулся в Кервилл в увольнение, ее глаза смеялись.

И когда же ты это понял, наконец спросила она.

Пребывая в этих воспоминаниях, Калеб уснул. Через какое-то время проснулся и увидел, что Пим рядом нет. Он не беспокоился. Пим была ночной птичкой. Тео спал. Калеб натянул штаны, зажег фонарь, взял в руку стоящую у двери винтовку и вышел наружу. Пим сидела, привалившись спиной к пню, на котором Калеб дрова колол.

Всё в порядке?

Потуши свет. Присядь.

На ней была только ночная рубашка, хотя снаружи было достаточно прохладно. И вышла она босиком. Сев рядом, Калеб потушил фонарь. Для темноты у них выработалась своя система. Пим взяла его за руку и стала рисовать знаки у него на ладони.