— Почему тогда было рано? А?

Аннели гладит свой живот, морщится, кусает губу.

— Пинаются. Дерутся там, заразы. Хочешь потрогать?

Я мотаю головой. Нет сейчас ни малейшего желания прикасаться к этому существу — даже через Аннели.

— Слабо? — тихо улыбается мне она. — Ясно. Люди, конечно, не могли придумать более идиотского способа размножаться. Я в фильме «Чужой» последний раз такое видела. Смотрел в интернате?

— Нет.

— Зря. Понял бы, как я себя чувствую.

Мне становится глупо и стыдно. Я дергаюсь было — может, правда, дотронуться, сделать ей приятно? Но никак не могу себя перебороть.

— Рано, потому что тогда я еще с ним хотела быть. С Рокаморой. Потому что еще не поняла.

Уже, наверное, я могу это и не слышать. Мне достаточно того, что она позвонила — и что пыталась прозвониться все эти месяцы. Можно не объяснять. Я уже простил тебя, Аннели. А как иначе?

— Еще не поняла, какой была дурой. Вернулась к нему. Хотела забыть все. Как он меня сдал. Как врал. Думала, мы квиты: я ведь… ну, с тобой. Он ведь знал про… Про ребенка. Это другое, конечно, но… Хотела, в общем, заново все начать. С чистого листа. Нужно было просто, чтобы он сказал мне: ты и только ты. Больше никто. Никогда. Как тогда, с этих турболетов. Почему он может это сказать при десяти миллионах чужих людей и не может повторить это с глазу на глаз?

Я отворачиваюсь: мне трудно, зло и неприлично это слушать.

— А он… Когда мы выбрались, говорит: хочу с тобой по-честному, все… Я не злюсь на тебя, Аннели. Я тебе все прощаю. Ничего, что ты мне изменила. Ты молодая. У тебя кровь кипит. А я старик. Знаешь, сколько я всего повидал…

Мне хочется глаза выдавить этому Рокаморе. А ей надо договорить.

— Я решила, он канючит, чтобы я его утешила. Нет, что ты, ты совсем не старик. А он…

Аннели меняется в лице, елозит на своем матрасе, хватается за живот.

— Не надо больше. Тебе плохо? Позвать кого-нибудь?

— Надо. Когда-то давно, когда я был молодой, говорит он, у меня была девушка. Влюблен в нее был без памяти. Кончилось у нас плохо. По моей вине. Хотел ее вернуть, но было поздно. Это все в допотопные времена было, но я никак не могу ее забыть.

— Зачем такое рассказывать? — Я раздраженно цыкаю; я на стороне Аннели.

— Бинго. Я ничего не хочу знать про его бывших баб, их не было! А он отвечает: беда в том, что ты с ней — одно лицо. Когда я тебя увидел, решил, что это она вернулась на землю. Романтик херов.