Наконец я выбрался из этой ловушки и повернул бронзовую ручку на тяжелых дверях, а тень, о которой я и думать забыл, оглушительно и совершенно неожиданно крикнула мне в ухо.

Неведомая сила схватила меня за левое предплечье, я лишь почувствовал, как стальные пальцы сжимаются, пронзая его болью, и тут же среагировал – ударил что есть силы правой и, вырвавшись, отскочил, врезавшись спиной в груду разлетевшихся шляпных коробок, едва не разжав зубы и не выпустив перья. Не знаю, что там у меня было – трещина или перелом, но боль не давала шевелить пальцами, хотя не помешала мне двигаться, точно встревоженная змея.

Иногда можно быть очень проворным. Даже удивляясь самому себе.

Затем я остановился.

Замер, стараясь дышать ровно и негромко, правой, здоровой рукой достал «Стук» из кармана, а левую, в которой боль лишь нарастала и начала пульсировать, прижал к груди.

Я стоял на коленях и смотрел в зал, а зал смотрел на меня, не видя. Мы находились в равном положении, но я надеялся, что плакальщик сделает свой ход первым, как-нибудь выдаст себя.

Черт. Все же попался. Затаившийся под плащом плакальщик увидел поворачивающуюся дверную ручку и сложил два и два. Люди с ингениумом вряд ли были ему в новинку.

Но для меня уже не было другого обходного пути.

Как-то Мюр говорила мне, что, когда плакальщики двигаются, можно увидеть мерцание их плащей или как пылинки в этом месте ведут себя точно обеспокоенные пчелы.

Я осматривал темные углы, «тропинки» среди залежей вещей, тяжелые портьеры, приоткрытую дверь с яркой щелкой света, проникающего в полутемный зал. Искал его, как, уверен, он искал меня, злясь на свою ошибку, что не сумел удержать незнакомца и не убил его.

Знакомое дыхание на щеке, тень, такая же напряженная, как и я, надвинулась, забавляясь этой игрой. А затем ее странные сухие пальцы, не холодные и не горячие, обхватили мои виски крепко, точно тисками, и я в первый раз за время нашего знакомства не отшатнулся и не сбросил этот хват. Подчинился, позволяя повернуть голову туда, куда она хотела, покоряясь ее нажиму.

Она предлагала мне вид на непримечательную стену шагах в двадцати от древнего клавесина, накрытого цветастой тряпкой. Я смотрел и смотрел, направив ствол пистолета в ту сторону и стараясь, чтобы мой палец на спусковом крючке не подрагивал. В какой-то миг мне почудилось неясное движение, но я сдержался, медленно, словно пугливый зверь, вставая с колен. А затем перед моим взором пробежала легкая рябь, и я начал стрелять.

«Стук» мягко и едва слышно хлопал, отправляя пулю за пулей, и падающие на пол гильзы, звеня, издавали куда более громкие звуки, чем выстрелы.