Костерок совсем уже догорел. Но нам было так тепло и уютно в объятиях друг друга, что мы про него совсем забыли, как и про весь остальной мир. Мы переживали еще одно, совсем новое для нас ощущение — родства душ, полное понимание любимого человека, и испытывали почти чувственное наслаждение от этого открытия.
— Пойдем домой, Сашенька, а то сестренка нас уже, наверное, потеряла, — Анжела еще раз поцеловала, наконец, оторвалась от меня и встала.
— Пойдем, милая. Да, давно тебя хотел спросить. А как называется наша раса там, в стандартных мирах? Я знаю, что у вас тоже есть ниаи… еще кто-то, а мы — люди? — я поднялся вслед за своей женой.
— Не вы, а мы. На Земле расы переселенцев так перемешались, что чистых, старых, уже давно не осталось. Вы теперь земляне, наверное. А мы — эйлфь231. И не смейся! — Анжела очень серьезно погрозила мне пальчиком. — И уши не трогай, они у меня нормальные. Про уши — это домыслы и провокации, не все в них, все-таки, в сказках, правда.
Я, а вслед за мною и прекрасная эльфийка, расхохотались. Я подхватил отбивающуюся Анжелу на руки и потащил к нашей землянке. До ее ушек я, все-таки, по дороге, добрался, губами. И никакие они не нормальные, а самые замечательные и прекрасные ушки в мире, как и вся моя обожаемая женушка. Не знаю, то ли мы разбудили Снежану своим диким хохотом, то ли, Анжела, как всегда, оказалась права, теперь уже по поводу запаса терпения моей ниаи. Но у открытого двери-окна нас уже ждала еще одна, обеспокоенная, красавица. Впрочем, увидев нас, возвращавшихся довольными и радостными, Снежана заспанно улыбнулась и вернулась в землянку, приглашая и нас последовать за собой.
— Долго вы совещались… Что-нибудь придумали? — спросила ниаи, когда мы все устроились на кровати.
— Да, Саша, ты решил? — немедленно поддержала сестренку стрелочница-Анжела.
Как будто у меня было время заниматься всякими мелочами вроде политики и стратегии развития… Хотя… А чего, тут, собственно, долго раздумывать? Все понятно.
— Спасибо, вы обе мне в этом очень помогли, — я прижал к себе обоих своих помощниц и закончил, — а теперь — спать, спать, спать! С завтрашнего дня у нас будет очень много работы, — вот так, отложив волевым решением все подробности и расспросы до утра, я, наконец, окончательно избавился от ярма подкаблучника, приумноженного женской солидарностью.
И, все-таки? — это было произнесено уже хором, моими обеими, «восставшими» против такого явного угнетения их эмансипации, женами.
— Да, я решил!