— Но все хорошо, — продолжает колдунья. — Теперь все будет в порядке.

Еще одно движение ладони.

— Полей мне снова на руки, пожалуйста.

Мика старается не видеть, что стекает в таз вместе с водой.

Она уже понимает: саидх может не что-то, не кое-что, ей не нужен никакой амулет, чтобы творить настоящее колдовство. Но о чем теперь жалеть? Если колдунья спасет вали?

В комнату вползает бледный свет, предвещающий восход, он отбирает у свечи тепло и резкие тени, и все, что казалось в темноте значительным и пугающим, становится бесцветным и усталым — и лицо колдуньи, и ладони, и глаза. Саидх сидит на полу у стены возле кровати вали, согнув одну ногу в колене и оперев на него руку — Мика никогда не видела, чтобы девушки так сидели. Это невозможно, неправильно, в этой позе слишком много отрешенной свободы. Но у колдуньи есть право на это, большее, чем у первой жены вали, больше, чем у его дочерей. Потому что в ее руках есть сила, и никто никогда не сможет эту силу у нее отнять.

На рассвете в покои входит Хисса — медик пришел проведать вали. Он видит Мику, видит колдунью возле постели больного, видит пятна крови и перепачканные бинты. Хисса кричит, бросается к вали, вбегает стража, Хисса судорожно нащупывает пульс, смотрит на рану…

Оборачивается к колдунье, которую уже готовы схватить, и останавливает стражников коротким жестом, подняв ладонь.

— Сепсис, — говорит она коротко. — Вы пропустили один фрагмент. Я извлекла его, устранила pus,febris, toxins. Очистила и зашила рану. Провела седацию. Он проснется ближе к вечеру. Без меня ему понадобится на восстановление несколько недель. Со мной — несколько дней.

Хисса все еще держит руку поднятой. Как только он опустит ее, стражники схватят колдунью.

Мика напряженно ждет.