Она продолжила, ведя пальцем по краю тарелки с кимчи, но не притронувшись к еде:

– Рэйф и Филипа уверены, что Матеуса Перейру убили. Гоген думает примерно так же, более того, ему кажется, что он должен был сделать все, чтобы этого не случилось. Его терзают угрызения совести, что ему это не удалось.

– А Матеуса убили?

– Следователь вынес так называемый открытый вердикт. В заключении токсикологической экспертизы содержались двусмысленности и неясности.

– А Гоген считает, что это вы убили Матеуса?

– Да.

– А вы его убили?

Она на мгновение втянула губы, потом слегка выдохнула, улыбнулась, взглянула на меня без раскаяния или радости и ответила:

– Да.

Она знает, что отдаст и что получит.

– Почему?

– По массе причин. Вам это интересно?

– Гоген свел меня с вами. Если бы он этого не сделал, вряд ли бы он так усердствовал и рыл землю. Вы втянули меня в самый эпицентр своих дрязг и разборок.

– Это не совсем так.

– Неужели?

– Нет, – задумчиво произнесла она, осторожно собираясь с мыслями, и легким голосом продолжила: – Конечно же, нет. Вы сами захотели выкрасть «Куколку» в Дубае. Сами захотели провернуть это дело в разгар самой важной для Рэйфа презентации, на глазах у всего мира. Вы сами захотели унизить его и поставить крест на перспективах «Совершенства» в ОАЭ. Вы сами заварили эту кашу и подняли шум, а нас с Гогеном привлекли лишь его отголоски.

– Мне просто хотелось заполучить бриллианты.

– Правда? Существовало множество способов их похитить, не прибегая при этом к унижению Рэйфа.

– Мне хотелось…

И тут я умолкла, повернула голову и стала глядеть на сгущавшиеся над морем тучи, где-то далеко, у самого горизонта, где море превращалось в потемневшее небо.