– Нет, не знаю. В Америке я видела одну женщину, Мередит Ирвуд…

Она еле заметно нахмурила брови, чуть закусила нижнюю губу.

– Я ее не знаю.

– Она спятила, процедуры…

– Вы знаете, что это моя вина? – весело прервала она меня. – Хотя наука – это лишь то, что люди видят на поверхности, расщепить атом и получить бомбу, спасти планету, убить планету, спасти людей, убить людей, фундаментально это одно и то же, пока человеческая мысль не превратит ее во что-то еще…

Она забормотала совсем невнятно, ее взгляд ускользал куда-то вне поля моего зрения, я крепко держала ее, стараясь не выпускать.

– Филипа, – прошептала я. – Я могу помочь. Что, черт подери, здесь происходит?

– Хотите посмотреть? А люди внутри вас забудут? Забудут, что я была с вами? – Легкое хихиканье. – Рэйф будет просто вне себя!

– Там есть камеры видеонаблюдения?

– Нет.

– Тогда да, все всё забудут.

– Хорошо. Хорошо, хорошо!

Она схватила меня за руку, коснувшись пальцами браслета, который подарила мне много месяцев назад, и потащила меня к двери.

– Пошли-пошли! – прокудахтала она. – Пошли-пошли-пошли!

И потащила меня в дом.

Стены, перекрашенные в горохово-зеленый цвет. Скрипучие полы, покрытые крапчатым линолеумом. Высокие потолки, люстра из латуни, висящая чуть косо в большом зале. Пальто, брошенные на комод у входа, крючков или вешалок нет. Персонал: по большей части молодежь, несколько руководителей средних лет, изумленно таращившихся на Филипу, тащившую меня по коридору.

– Это моя подруга! – рявкнула она на какого-то мужчину, оказавшегося у нас на пути. – Она эксперт.

Поворот, у двери стоит каталка. Когда-то здесь стоял шум болтовни французских богачей или царила тишина, в которой усыхали состоятельные жены, пока их мужья ускользали в места и постели потеплее. Возможно, во время Второй мировой войны тут квартировали немецкие солдаты, велев семейству или смириться, или убираться прочь. Или нет, наверное, нет, так далеко на юг немцы не проникли. Вероятно, здесь находился очаг скрытого сопротивления, где по воскресеньям собравшиеся мужчины и женщины приглушенными голосами говорили об отцовских ружьях, по-прежнему спрятанных под половицами.

Как тут все превратили в медицинский центр, переделали под покровом ночи, я не знаю, но факт оставался фактом. Большой зал, в котором прежде, наверное, танцевали, теперь преобразился: шесть коек вдоль стены, пять из них заняты. Их обитатели были красивы даже во сне, даже с трубками в венах и с электродами в черепах, даже с большими очками на глазах и датчиками, закрепленными на торчавших наружу языках, совершенно явно красивы, красивы по-хирургически. Пять спящих красавцев и красавиц, трое мужчин и две женщины, Луиза Дюнда на койке у окна, глаза закрыты, волосы разметались по белой подушке – спящая принцесса.