Движение у меня за спиной, и я сразу же развернулась, подняв баллончик с газом, камеры дернулись у меня на шее, поцарапав живот.

Нож попал по камере, но соскользнул в сторону по инерции от нанесенного женщиной удара. Когда он прошел у меня справа между подвижными ребрами, боль затмила собой весь мир. Она подхватила меня, когда я начала падать, одну руку заведя мне за спину, другой поддерживая меня ножом, застрявшим у меня в теле.

– Это вы? – спросила она. – Это вы?

Крови не так много, как я подумала – пока немного – пока во мне торчит нож, блокируя рану. Я посмотрела на лицо Байрон, и она выбрала совсем другой путь, нежели я. Она побрила голову, приклеила туда шапочку, а на нее надела черный парик. На ней было серое платье с высоким воротником, с наброшенной черной накидкой, прихваченной брошью в виде бабочки. На шее у нее болтался пропуск с надписью «Пресса» и длинной итальянской фамилией, которую я не сумела разобрать. На запястье красовалась зеленая повязка, дававшая право на проход всюду – тут бы я рассмеялась, если бы из меня не текла кровь, – а на носу виднелась латексная прокладка, придававшая ему благородную римскую форму. Она запустила пальцы в рот и вытащила оттуда два кусочка губки, отчего щеки ее сжались до своего естественного состояния, и выбросила их, снова схватила меня за руку и осмотрела место, где нож вошел в грудь.

– Это вы, – выдохнула она, но я не смогла ответить, а она стащила с себя накидку и плотно обтянула ею рану, надавливая от себя, хотя я была не в том состоянии, чтобы перебороть боль. – Я все гадала, появитесь вы или нет.

Я попыталась говорить.

Ничего не получилось. Только какие-то горловые звуки, словно старающийся завестись двигатель, в котором нет масла, где-то лопнула трубка, черное пятно на асфальте, кому-то придется его отмывать.

– Лежите тихо, – сказала она, – и не высовывайтесь. Скоро все закончится.

Правой рукой, красной от моей крови, она погладила меня по лицу. По-матерински. Наверное, заботливо. Вроде как любя.

Но ее ждало неотложное дело, и я завизжала, зовя Гогена (не раздалось ни звука) и зовя Луку (который не слышал), а я все визжала: перестаньте, не надо, бога ради перестаньте. Ничего не перестало, а я не издала ни звука.

Она повернулась ко мне спиной. Подошла к небольшому микшерскому пульту с ручками и ползунками, кнопками и шкалами, со вставленным туда микрофоном для объявлений и экстренных оповещений. Включила его. Убрала громкость музыки, хотя от этого гул разговоров в танцевальном зале внизу не уменьшился. Откашлялась.