В тот же миг раздался грохот, подобный раскату грома, хлестнула молния. Чужой корабль, осиливший грозные рифы, выбросило носом на берег и теперь добивало ударами прибоя.

К ним, волоча ногу, приблизился Хердрек.

– Пират, – заметил он, дождавшись, пока ненадолго притихнет ветер. – Как бы не из морских волков Ализона.

Он плюнул в сторону разбитого корабля.

Ингварн уже спешила по скользким скалам к берегу – не боялась споткнуться, будто ее гнало дело огромной важности. Хердрек предостерегающе крикнул вслед, но Мудрая даже головы не повернула. Проклиная женскую дурь и от души желая Мудрой удержаться, кузнец заторопился за ней, и двое мальчишек увязались следом.

К тому времени, как они спустились на береговую полосу, сила шторма иссякла. Прибой накидал вокруг потерпевшего крушение судна груды водорослей. Хердрек обвязался вокруг пояса веревкой и мрачно велел спутникам держать покрепче. После чего окунулся в буруны и по свисавшему петлями такелажу взобрался на борт.

Палубный люк был крепко закупорен, притянут веревкой. Хердрик ножом перерезал крепление.

– Хо! – гулко отозвался в трюме его голос. – Есть кто внизу?

Ему ответил тонкий голос – тонкий, как голос морской птицы вроде тех, что уже скользили над притихшими волнами, радуясь принесенному штормом богатому угощению.

Однако кузнец думал не о птицах. Он неловко, оберегая больную ногу, спустился в вонючий трюм. От увиденного там у него рвота подступила к горлу, и он в глухой ярости проклял хозяев корабля. Судно принадлежало работорговцам – о таких в Рэнноке знали только по рассказам – и несло живой груз.

Из всего этого груза выжил только один. Одна. Хердрек бережно вынес ее из ужасной темницы. У малышки кожа обтягивала кости рук как перчатки, а в больших серых глазах стояла пустота. Ингварн как хозяйка клана и домашнего очага приняла девочку у кузнеца, завернула хрупкое дрожащее тельце в свой теплый плащ.

В Рэнноке так и не узнали, откуда родом Дайрин. Известно было, что работорговцы ведут охоту по всем берегам. А еще в поселке скоро узнали, что малышка слепа. Ингварн, при всех ее познаниях в травах и наговорах, при всем умении вправлять кости и зашивать раны, только грустно покачала головой, сказав, что слепота ее не от болезни тела. Нет, глаза девочки, должно быть, видели такие ужасы, что разум ее закрылся и не желал больше ничего видеть.

Она и не говорила, хотя насчитывала по виду шесть или семь зим, и только страх достался на ее долю. Женщины Рэннока не отказывались утешить ее, но в глубине души охотно предоставили бы это Ингварн, хотя та, на их взгляд, обращалась с девочкой странно. Она как будто вовсе не пыталась облегчить ребенку жизнь. Напротив, с первого дня Ингварн держала найденыша в строгости, не как увечную и слабоумную, а как если бы та была деревенской девочкой, отданной ей в суровое учение.