Они признали таверну очень похожей на прежнюю, хотя люди, бывавшие там до войны, уверяли, что есть и отличия. Правда, назвать, в чем именно эти отличия, они не могли. И все сходились на том, что хозяйничает там Калеб и что преуспеяние его изменило. А он, бесспорно, преуспевал.

Эти разговоры дошли и до Хигбольда. Тот не нахмурился, но стал потирать указательным пальцем толстую нижнюю губу – была у него такая привычка, когда крепко задумается, в чем его выгода и все такое. Потом он вызвал к себе сочную гулящую штучку в юбке. Она давно к нему подкатывала при каждом случае. Все знали, что хотя Хигбольд в первые дни брака и ложился с женой, чтобы никто не усомнился в скрепивших брак узах, но теперь к ней не захаживал, а искал удовольствий на стороне. Хотя пока что – не под своей крышей.

Поговорив с Эльфрой наедине, он вложил ей в руки клочок пергамента. А потом громогласно разбранил и грубо вышвырнул на улицу, не дав даже плаща прикрыть плечи. Та, громко вопия и рыдая, двинулась по западной дороге.

Долго ли, скоро ли, но наконец она добралась до таверны на развилке. Путь ей выдался нелегкий, и во двор таверны она вошла в нищенском обличье, наподобие тех вонючих оборванок, что осаждали пороги богатых горожан. Только вот при разговоре с Калебом она передала ему пергамент с письмом, будто бы написанным рукой самой госпожи. Калеб принял ее приветливо и вскоре поставил хозяйкой зала, где разливали напитки. Она на славу справлялась, работа была как раз по ней.

Проходил день за днем. Лето незаметно перешло в осень. А там и Ледяной Дракон дохнул на землю морозом. Тогда-то Эльфра и улизнула из таверны с направлявшимися в Клавенпорт купцами. Когда Калебу сказали о ее уходе, он только плечами пожал, обронив, что ей решать, как для нее лучше.

Но Эльфра дошла с купцами только до городских ворот. Оттуда она направилась прямиком к Хигбольду. Слушая ее, он поначалу хмурился так, что смотреть страшно. Но Эльфра не вняла этому предостережению, понимая, что сердится он лишь потому, что рассказ ее звучит так дико. В доказательство правдивости она положила на стол руку.

На большом пальце у нее (с других пальцев женской руки он бы соскользнул) красовался перстень с зеленым камнем, а в камне сквозили тонкие красные полоски, словно прожилки крови. Держа перстень перед глазами Хигбольда, Эльфра загадала желание.

И тут же на столе появилось драгоценное ожерелье, такое богатое, что в дни войны за него можно было выкупить целый город. Хигбольд вздохнул с присвистом, лицо его застыло, глаза наполовину укрылись под веками.