Через какое-то время боль перестала доставать меня, поскольку меня начало тошнить. Седло колыхалось не только из стороны в сторону, но и вперед-назад, голова птицы при каждом шаге словно тыкала в воздух клювом.

Еще одну бесконечность спустя, меня стошнило прямо с седла, но дотянуться до баклаги с водой я не мог. Чувствовал, что если еще немного переменю позу, соскользну со спины орнипанта и сверну себе шею.

Птица вышагивала вперед, кто-то то и дело покрикивал, что я выхожу из строя, желудок будто наполнился уксусом и завязался узлом, как старая тряпка; солнце жгло кожу, даже ветер напоминал дыхание из печи – и так без конца.

Без конца.

Я помнил, что в какой-то момент уже точно знал: до постоя не доживу.

Длинная змея каравана из людей и животных вилась по пустыне. На восток. К Эргу Конца Мира.

Туда, куда вела меня судьба.

После полудня я то и дело поглядывал на солнце, которое, казалось, приклеилось к небосклону – будто хотел насильно подтянуть его к горизонту.

Мы остановились на отдых, только когда оно повисло в ладони над кромкой мира. Змейка животных принялась свертываться спиралью, бактрианы ревели, кебирийцы выкрикивали команды. А мы ехали на птицах вокруг них, поднимая клубы пыли. Это тоже тянулось целую вечность.

Когда мне указали мое место и после долгих попыток удалось принудить орнипанта сесть, я просто выпал из седла на песок. Дрожащие от усилия ноги не могли удерживать меня, а в голове все кружилось. Я лишь сумел – прежде чем рухнуть снова, – отвязать баклагу.

– Расседлай его! – орал какой-то кебириец. – Ты должен дать ему еды. Он должен знать, кто его кормит.

Корм смешивали в больших деревянных бочках. Это была золотистая клейкая масса, исходящая отвратительным смрадом.

– Их накормили перед дорогой, – сказал кебириец, мешающий в бочке деревянной палицей. – Каждый сожрал по три коровы. Теперь им не нужно много есть и пить. Достаточно дурры с жиром, пеплом, кровью и сушеными крысами. Лепи шар. Большой, с твою голову. Плотнее, он не должен распадаться. Еще. На одну птицу берешь три шара. Подаешь в клюв на конце палицы. Только осторожно, она не должна видеть их все сразу. И не позволяй орнипанту вставать.

В пустыне вода – только для питья, и ее выдают удивительно скупо.

А человек начинает понимать, что значит не иметь возможности умыться. Я был липким от высохшего пота, мои ладони покрыты прогорклым жиром, и от меня на сто шагов несло крысиной падалью.

Я накормил тварь, подавая вонючие деликатесы на конце копья и стараясь не покалечить орнипантову голову, потому что меня предупредили: иначе «он разозлится». Птица глотала шар корма размером со среднюю дыню целиком, прикрыв глаза и дергая вверх клювом. Я видел, как ком движется вдоль пищевода.