Лишь когда я снял седло, накормил орнипанта и отложил копье, смог свалиться в тени своего паланкина и некоторое время лежал как мертвый. Казалось, меня поколотили, потом отпинали, а в конце какое-то время волочили по гравию.
– Сумеешь встать? – спросил Брус. – Мы развели огонь. Нужно что-то съесть.
Я перевалился на бок и встал, словно не до конца воскрешенный труп. Голова моя все еще кружилась.
Я прошел за Брусом мимо полного лагеря кебирийцев, слушая чужой язык, глядя на разместившихся вокруг странных тварей и слыша далекое пение, доносящееся от остальных костров. Чувствовал я себя до странного чуждо и только сейчас до меня дошло, насколько я одинок.
Поэтому, когда я подошел к горке тлеющих лепешек сухого навоза, что изображали костер, туда, где сидели мои люди, почувствовал себя так, будто вновь оказался среди семьи. Н’Деле молча подал мне чару свежего отвара, в одном котелке булькал жидкий, адски острый хишмиш, в другом исходила паром каша из дурры. Другой посуды тут не было. Нужно было взять немного дурры из общей миски, намочить ее в соусе и кинуть в рот. Я вытер ладони песком, но те, покрытые теперь еще и пылью, продолжали вонять.
– Добрый вечер, – вежливо произнес неизвестный кебириец, подавая мне бурдюк. –
– Спасибо, – ответил Брус. – Скажи
–
Я окаменел. Отекающий соусом шарик дурры встал у меня поперек горла, словно разросшись до размеров моей головы.
– Спасибо, – спокойно ответил Брус. – Но парень не может лечиться иглами. Передай благодарность
– Жаль, что вы так боитесь игл, – сказал Н’Деле, когда тот поклонился и отошел. – Это действительно помогает. Помню, как однажды…
Сноп пнул его по ноге, расплескивая отвар, и сделал несколько быстрых жестов. Алигенде замолчал и опустил голову, словно устыдясь. Кто-то подал ему бурдюк с вином.