Жизнь вдруг покинула его ладонь. В один миг она сделалась предметом. Мертвой вещью, словно пустая перчатка.
– Ко мне! – орал я. – Спасайте его! Разбуди его своими иглами!
Кебириец присел подле нас, помассировал Крюка за ушами и сбоку шеи.
–
– Но он еще жил! – крикнул я. – Куда он делся?!
Кебириец повел руками над головой.
– Теперь он там, над нами. Как облако, которого мы не видим. Здесь будет недолго, а потом уйдет. Станет искать вашего Создателя. Его тело, как брошенная одежда. Это уже не твой следопыт.
Мы положили Крюка, завернутого в белое полотно, рядом с убитыми.
Во время битвы я был уверен, что погибло очень много людей, но кроме Крюка там лежало лишь восемь тел. Тот, кого загрыз леопард, парень, прошитый стрелой рядом со мной. Двое, на которых свалилась разбитая колесница. Двое, что упали с покалеченного орнипанта. И двое убитых стрелами. Кроме того, мы потеряли пятерых бактрианов и получили множество раненых. И все. В пламени битвы мне казалось, что все гораздо хуже.
Н’Гома сидел рядом, заходясь в ужасных рыданиях и посыпая голову песком.
– Кто-то из них был тебе близок? – спросил я с сочувствием, вытирая рукавом слезы.
– Все! – крикнул он с отчаянием. – Взгляни! Вот там лежит второй сын третьей жены моего двоюродного брата по дяде! А там, взгляни! Это Унгеле! Второй сын шестого брата первой конкубины моего отца! Омбана! Третий сын второго сына первой жены второго мужа моей бабки по дядьям! Алимбе! Бедный Алимбе! Твоя Аглайя зря тебя ждет, а ты лежишь мертвым в песке Нахель Зим!
– Кем был Алимбе?
– Моим племянником по сестре, – ответил он.
Долго в ночи горели костры. Кебирийцы играли на барабанах, пели, танцевали и справляли тризну по своим погибшим.
Мы забрали тело Крюка и насыпали ему курган из самых больших камней, которые сумели принести. Молча. Я поставил зажженную лампу, а Сноп целый день пытался что-то высечь на плоской стороне одного из валунов. Ему удалось выцарапать «Крюк» и вырезать там символ клана Льда.
* * *
На следующий день мы отправились дальше.
Нога моя распухла, потом начался жар, поэтому я ехал, лежа под паланкином, а Брус правил моим орнипантом.