– Это Башня Скорбного Сна. Наша Госпожа спит внутри нее. Вы отправитесь туда встать перед зеркалом и вступить в ее сон, чтобы она увидела для вас новые тела и окружила заботой. Но это не сейчас.

– Это дерево, – простонал Бенкей.

– Верно. Когда урочища прорвались и призраки залили мир за горами, когда наступила война богов, там был двор. Жили в нем люди, которые знали лишь насилие, огонь и железо. Двор, в котором повстречались Женщина-из-Огня и Мужчина-из-Тьмы. Где шла битва и лилась кровь. И росло там святое дерево, к корням которого прильнула Наша Скорбная Госпожа, пораженная насилием, кровью и гневом. Там уснула она от ужаса и принялась кричать в том сне над обидами в долине, а дерево пробудилось от ее крика и окружили ее, создавая башню. Так оно было.

– И когда это случилось? – спросил я.

– Давно… Я не помню того, что было раньше… Плохо помню. Годы назад. Годы миновали, да. Может два, а может и двадцать. Кто знает? Время в тумане течет странно, кто за ним поспеет?

Наконец он ушел, а мы остались одни в полуразрушенной хате с запавшей крышей и плетенными стенами, обложенными засохшей и растрескавшейся глиной.

Бенкей осмотрелся и дернул одну из жердей, что укрепляли крышу.

– Этой клетке не больше двух-трех лет, – заявил он. – Новых нет, и нет тех, что были бы старше остальных. Тут никто ничего не ремонтировал, а такие курени рассыпались бы после третьей порядочной зимы.

– Крышу мы подремонтируем, – сказал я. Он посмотрел на меня с удивлением.

– Но ведь мы тут не станем жить, а сегодня ночью дождить не должно. А это урочище полно живущих тут безумцев.

– Но в лесу, полном сумасшедших ройхо, мы тоже не выживем. К тому же нам нужно поймать коней, – ответил я. – И научиться этой проклятой песенке. Без этого мы не сумеем продраться сквозь долину. Эти призраки снова нас настигнут. Только с песней мы сумеем их отогнать.

А потому мы подремонтировали крышу и стены, но слишком не напрягались. Одна мысль, что нам придется остаться здесь дольше, чем на день-два, наполняла отвращением. Нам была нужна какая-то пища, пусть бы даже подгнившие и старые корнеплоды, и мы пошли работать на поле, которое указал нам Гильермо.

Некто со спиной и затылком, поросшими волчьей шерстью, указал нам корзины с землей, куда должны были мы переносить аккуратно выкопанные раздвоенной палочкой сорняки, а потом осторожно высыпать их на луг, однако остальные сторонились нас, явно опасаясь даже смотреть в нашу сторону. Ближе к вечеру кто-то без слова поставил перед нами сломанную корзину, в которой лежала горстка сморщенных и скрученных овощей и горстка сухих зерен пфасоли.