Я рассказал, что видел, но сам не мог отыскать в этом смысла.

– Ах, значит у нас тут и вуду есть? – произнес он загадочно. – А помнишь, как назывались те демоны, которых он хотел призвать?

– Господин Гвоздей и Морская Девка, – вспомнил я и вдруг увидел связь с тем, что рассказывал он.

– В таком случае ждем конца выступления Н’Деле, – решил Ульф. – Может, что-то да получится? Но на будущее – предупреждайте меня, если кто из вас вдруг захочет призывать демонов, воскрешать мертвых и проводить эксперименты на гражданских.

Порой я не понимаю всего, что он говорит, но он на это не обратил внимания, словно это не имело для него ни малейшего значения.

Из-за дверей комнаты Бенкея доносился страшный шум – ритмичные удары в барабан, пение и крики Н’Деле, скандирующего что-то по-кебирийски, на наречии, в котором я почти ничего не понимал, стоны и оханья женщин, какие-то дикие вопли и вой не то обезьян, не то других странных созданий, звук, будто кто-то монотонно трубит в раковину и даже будто бы рык леопарда.

Я хотел ждать до утра, но Ульф запретил.

– Если будешь сидеть здесь, то станешь беспокоиться и сходить с ума. В худшем случае откроешь дверь, и тут либо испортишь обряд, либо с тобой что-нибудь случится, – сказал. – А в лучшем – утром толку от тебя не будет. Н’Деле знает, что делает. Приходит такое время, что тебе придется пользоваться любой возможностью, чтобы поспать, съесть что-либо и сходить в туалет, поскольку не понятно, когда представится следующая. Мы поставим тут часового, и пусть он следит. А случись что, он немедленно нам сообщит.

На рассвете мы открыли комнату и замерли от удивления.

Всюду лежали тела. Переплетенные друг с другом, нагие, в воздухе царил запах дыма, посредине же стоял на коленях Н’Деле, распрямив голый, изрисованный знаками торс, с опущенной головой. Руки его бессильно свисали, и каждая ладонь была проткнута гвоздем; те торчали и в его щеках, ушах и перегородке носа. Бенкей лежал неподвижно, с разбросанными в стороны руками и ногами, но глаза его были прикрыты. Обе птицы были обезглавлены, все вокруг – забрызгано их кровью.

Мы стояли так несколько ударов сердца, не понимая толком, что мы должны делать.

Потом Н’Деле вздрогнул и поднял голову. Лицо его было серым и помятым, а глаза – налитыми кровью. Он ударил одной ладонью в пол, чуть высовывая головку гвоздя, потом схватил его пальцами второй руки и вынул; тот звякнул, брошенный в железную миску. Потом Н’Деле ухватился за второй гвоздь и освободил вторую ладонь, потом избавился от гвоздей в носу, щеках и ушах, бросая те в миску. Кровь ручьем текла из ран, капая на пол. Мы смотрели, остолбенев, не находя слов.