Я видел, как он тяжело поднимается с ошалевшими глазами и как снова бросается – один на всю колонну, копье его бессильно звенит о щиты пехоты; кто-то из солдат равнодушно отталкивает его, а еще один пинком выбивает и ломает копье. Когда я оглянулся через плечо, то все еще видел его, как он встает все более неуверенно и как раз за разом бросается на войско, сперва с мечом, потом с голыми руками, раненый, порезанный, поскольку кто-то нет-нет да и терял терпение, но остальные проходили мимо него равнодушно, как мимо брешущего пса.

Тракт мы миновали в тот же день, никем не побеспокоенные; никого не встретив, мы продвигались во все более дикую пустошь и удалялись от поселений.

Когда колонна наша вторглась довольно далеко в пустыню и начали опускаться сумерки, Фитиль приказал встать лагерем.

Я проследил, чтобы мои ездоки сперва обиходили птиц, как меня учили в караване соляных контрабандистов. Среди наездников было целых пятеро кебирийцев, которые неплохо управлялись с орнипантами, а у остальных за плечами была служба в отрядах загонщиков или среди разведчиков, и никто не жаловался – пусть потом все и свалились на землю, словно побитые палками.

Ночь была черна, словно густая тушь, где-то на горизонте видны были вспышки весенней грозы над горами, но здесь не упала и капля дождя, и несмотря на ночь чувствовалось горячее дыхание пустыни.

Люди спали подле своих фургонов и на них; не ставили те в кольцо, но сохранили походный строй, чтобы утром как можно быстрее двинуться в дорогу.

Всю ночь издали доносился глухой грохот.

– Сигнальные барабаны, – сказал Фитиль. – Проклятый Хуртайган. Знает о нас. Уже встал на след.

– След доведет его только до урочища, – ответил я. – И он уже потерял пару дней.

– Он умеет маршировать быстро, – мрачно сказал Фитиль. – А барабаны отвечают ему уже из пустыни. Надеюсь, Носитель Судьбы, что ты знаешь, что делать. Я всю жизнь избегал костей, игр и споров. Всегда просчитывал шансы. А теперь – бегу вслепую.

– Лучше играть с судьбой, чем покориться тому, что должно случиться, – ответил я. – А ты уже не лис, загнанный в нору.

* * *

Это случилось, когда от урочища нас отделял, самое большее, день дороги. Я узнавал местность (по крайней мере, так мне казалось, поскольку кусты калечника и скалы выглядят везде одинаково), и мне приходилось сдерживаться, чтобы не начать высматривать странные дома, поставленные предвечными: для этого было еще рановато.

Я и правда думал, что нам удастся.

Я верил, что мы вырвемся из Амитрая и что о нас останется лишь легенда – о веренице призраков вымершего племени, которая прошла по стране и бесследно впиталась в прах Нахель Зим.