Следующие несколько часов предстартовой подготовки прошли в изнуряющем физическом труде. Игорь Рассоховатович даже словечко морское откопал: принайтовить. Сочное и полностью отражающее суть приведения «Красного космоса» в полную посадочную готовность. Предстояло методично обойти все модули и отсеки и закрепить то, что не закреплено, а то, что закреплено, закрепить еще крепче. Начиная от обычных столов и стульев и заканчивая ценным научным оборудованием.

Сам же Биленкин оставался на мостике, готовил посадочную программу, обсчитывая каждый рубеж скрутки на САМ и в душе понимая, что все эти перфокарты и перфоленты немного стоят, как только они войдут в атмосферу и начнется такое, что сразу опровергнет все расчеты, модели и варианты. Это не на Луну садиться, где каждую дрожь корабля отслеживают радиолокаторы, а мощные счетно-аналитические устройства, не чета их бортовой, а настоящие вычислительные монстры, пережевывающие данные со скоростью в сотни тысяч операций в секунду, дадут тебе такую траекторию, что ты ляжешь на космодром Лунограда как в пуховую постель.

И вот «Красный космос» словно огромный, неповоротливый кит нырнул в атмосферу. Чернота окружающего пространства теряла глубину, звезды затуманились, задрожали, будто по небесному своду прокатывалась вибрация. Вдобавок ко всему неожиданно стали шалить гравитационные компенсаторы, отчего экипаж ощутил себя как в самолете, слишком резко пошедшем на посадку.

Космос отступал, но атмосфера, даже такая разреженная, как у Марса, неохотно впускала корабль. Сложность маневра состояла еще и в том, что «Красный космос» на высоте десяти километров над поверхностью планеты должен был перейти в горизонтальный полет, чтобы взять более точный пеленг на точку, где находились Зоя и Паганель.

По кораблю ухнули огромным молотом, и он застонал, как живой. Игоря Рассоховатовича пронзила острая жалость – будто могучая машина на самом деле могла испытывать боль, а он, ее наездник, вынужден эту боль причинять, потому как им надо успеть, обязательно успеть, а потому он продолжал упрямо ввинчивать тушу корабля во все более плотные слои атмосферы на такой скорости, что газ обретает плотность стали.

Вибрация превысила критический уровень, перехлестнула порог, за которым с ней не справлялись никакие компенсаторы. Ремни не спасали – Игоря Рассоховатовича мотало из стороны в сторону, большая голова, будто лишенная соединения с телом, каталась по плечам, отчего маленькому пилоту мнилось, что она сейчас перекувыркнется на темечко и ему придется управлять кораблем будто вверх тормашками.