– Товарищ Гор, это я, Армстронг… прошу вас поверить нам… «Уничтожитель» больше не несет никакой угрозы…

Атакующая волна «летающих крепостей» тогда не успела. Слишком тяжелы и медленны дальние бомбардировщики, не чета скоростным истребителям, чья тайна реактивных двигателей была вырвана из глотки Рейха такой ценой, что и страшно представить. Почти так же страшно, как видеть взлетающие А-3, изукрашенные таксистской шашечкой, словно все как один, получившие срочный вызов к опаздывающему в аэропорт человеку. Стартовый стол заволокло плотными клубами огненного дыма, а затем из разверзшегося ада стали подниматься на багровых струях сигарообразные тела – сначала медленно, будто неуверенно, а затем набирая такую скорость, которая недоступна и самым быстрым истребителям.

Страх и ужас.

Фобос и Деймос.

Вот когда они встретились впервые, внезапно понял Гор и машинально попытался отыскать глазами изъязвленные серпики марсианских лун. Вот когда он по-настоящему понял, что такое страх и ужас. Когда из багрового, дышащего, клубящегося ада вдруг поднялись сотни и сотни стальных наконечников стрел на огненных древках. И ты не можешь ничего сделать, потому что бомбардировщики безнадежно отстали, увязли где-то позади в густой пелене облаков. И тогда ты врубаешься в этот огненно-стальной вихрь, бросаешь самолет вверх и начинаешь стрелять, надеясь хоть так не дать одной-двум ракетам не долететь до назначенной цели. Кстати, а какова эта цель? Москва? Нью-Йорк? Свердловск? Может, вот эта ракета должна вонзиться в Кремль? Прямо в Спасскую башню? А вот эта – разрушить мавзолей? А вон та – уничтожить Свердловский танковый завод?

Отчаяние. Вот что самое страшное на войне – отчаяние собственного бессилия.

– Аркадий Владимирович, мы можем помочь… мы изменили «Уничтожитель». Его излучатели поля коммунизма… они подавят некрополе Марса… нейтрализуют… прошу вас, послушайте…

Гор зарычал. По-звериному. Словно надеясь подобным нечеловеческим рыком отогнать от себя жалкого пса по кличке Трус. Был у них такой на одном из полевых аэродромов. Прибился из какой-то сожженной деревушки. Никто из жителей не выжил, только пес по кличке Трус. Трусливая и подлая тварь, живущая котловыми подачками сердобольного повара, с хвостом, поджатым между ног, и таким выражением морды, каким не должна обладать собака. Пес боялся всего. То есть – всего. Шума. Крика. Ветра. Самолетов. Людей. Свиста. Еды. Запахов. Леса. Трудно, почти невозможно было отыскать то, от чего бы Трус не шарахался, не убегал, а то и вовсе падал на брюхо и полз, виновато и трусливо помахивая хвостом. Пес, навсегда испуганный войной. И если бы ему достало смелости издать хоть какой-то звук, он наверняка оказался схож с голосами, звучащими в голове Гора.