– А точно не стреляют?

– Точно. Они нас не трогали, пока мы тут с Петером танцевали…

– А мы танцевали, Джек… Я теперь такой танцор… – пожаловался Шойбле.

Тем временем пыль понемногу опускалась на землю, а частью была унесена ветром, и Джек снова увидел солнце.

Откуда-то вышла запыленная танкетка, за ней вторая – с оплавленной пушкой. Машины подъехали к поверженному роботу-гиганту, от которого поднимался молочно-белый дым.

– Тедди, к вам танкетки.

– Я вижу. Машины вроде наши.

– А «сато»?

– У нас не было времени его разглядеть…

Видимо, разведчики из танкеток передали что-то своим, и из всех казавшихся безжизненными развалин стали появляться солдаты в закопченных доспехах.

Затем показались автомобили – две технички и медицинская помощь.

«Свои», – выдохнул Джек, когда к его привалившемуся к стенке челнока «таргару» подошли двое солдат со знакомыми знаками различий.

Это были морские пехотинцы.

– Ты как там, парень, живой? – спросил один, постучав по корпусу «таргара». Джек открыл дверцу и попытался выбраться, но чуть не упал – ноги его почти не держали.

Пехотинцы подхватили пилота, а подошедший сержант сунул под нос какой-то вонючий пузырек, и Джек закашлялся до слез, но зато приободрился.

– А мы вас чуть не снесли, челнок-то у вас норзовский…

– Другого – не было, – устало улыбнулся Джек.

Появился Шойбле, весь перемазанный сажей, с опаленными волосами и бровями, но уже с большим бутербродом.

– Ты как, Петер? – спросил Джек.

– Есть могу, а это хороший признак.