Светлый фон

– И тебя не наказали за это? – удивился Торопов.

– Нет. Медаль вручили, «За боевые заслуги», путевку в Пицунду, в дом отдыха. А что?

– Странно… И не наказали…

– Не поверите, товарищ Торопов, перед войной, кажется, в марте, даже приказ был издан о помощи семьям военнослужащих, попавших в плен.

– Чуден мир, – снова засмеялся Торопов. – Тогда – в Пицунду, сейчас… Ты же июльский приказ номер двести семьдесят помнишь?

– Помню. Его все наши помнят.

– И это правильно, – с нажимом произнес, разом посерьезнев, Торопов. – Все пусть помнят. Ладно, я пошел, освобожусь – заскочу.

Костенко вошел в каюту.

Сухарев сидел на койке и, казалось, дремал. Когда капитан вошел, Сухарев открыл глаза.

– Я форму погладил, – сказал Сухарев. – Ваша – вон там, на столике лежит.

– Спасибо. – Костенко сел на свою койку. – Торопов сказал, что зайдет. У него есть водка.

– Хорошо, – кивнул Сухарев. – Как личный состав?

– А что личный состав? Готовятся. Тоже, наверное, форму отутюжили. Писем домой писать нельзя. Сидят, ждут. Кто-то, может, спит…

– Я попробовал, – сказал Сухарев. – Не получается. Закрыл глаза – и снова то утро…

То утро, подумал Костенко. Они никогда не обсуждали того, что произошло в «то утро». Словно и не было его, словно напрочь исчезло оно из их памяти. Летчики при них тоже не вспоминали о случившемся в «то утро». Но помнили. Такого нельзя забыть. Костенко, например, помнил все, до мельчайших подробностей.

Помнил, например, что восходящее солнце отражалось в осколке стекла, каким-то странным образом попавшем на взлетную полосу. Огненная точка больно жалила Костенко в глаза, но капитан не отводил взгляда и не моргал. Ветра не было. Даже чайки, кажется, не кричали.

 

Личный состав Особого отряда был построен, как приказал товарищ Торопов. В японской форме советские летчики смотрелись странно, как-то неестественно. Что-то нереальное было в этом. Ненастоящее. У них и имен-то не было, только номера.

Личный состав Особого отряда был построен, как приказал товарищ Торопов. В японской форме советские летчики смотрелись странно, как-то неестественно. Что-то нереальное было в этом. Ненастоящее. У них и имен-то не было, только номера.

Разговаривая друг с другом, они, наверное, как-то называли друг друга: не Сто тридцатый и Восемнадцатый, а Иван, Петр, Николай, но сам Костенко, Сухарев и Торопов к ним обращались по номерам. Благо цифры были написаны белой краской на спинах комбинезонов и на левой стороне груди.