Боль пробудила мэра, помогла ему выйти из вызванного шоком ступора, и он быстро попятился назад из ванной. Используя свой единственный шанс, зная, что это его последняя надежда, повернулся спиной к вампиру и побежал от него прочь по коридору. Он добежал до входной двери, мчась изо всех сил; его сердце болело и было готово выскочить из груди. Возясь с дверным замком, обернулся и увидел, как вампир плавно и без всяких усилий скользит в его направлении. Монстр ухмылялся, его клыки блестели в слабом лунном свете, проникавшем в дом через открытые двери гостевых спален.
Дверь была заперта, и мэр отчаянно пытался повернуть ключ и отпереть замок, но его вспотевшие пальцы соскальзывали.
А потом огромная холодная рука схватила его сверху за голову, обхватив ее, как баскетбольный мяч, и повернула к себе. Он глядел в самые древние и самые злобные глаза, которые когда-либо видел, а потом его голову наклонили и оголили шею…
Тиллис чувствовал, как умирает, и это было совсем не так, как он это себе представлял. Не было никакой умиротворенности или погружения в приятный сон. Была острая боль, когда вампир прокусил плоть и полилась кровь; потом вампир укусил его еще сильнее и глубже, пронзил вену и впился в мышцы. Началась агония, все тело извивалось и горело, будто его внутренности выжигали кислотой. Мучительные болевые спазмы возникли в разных частях тела, даже в тех, которые мэр раньше никогда не чувствовал: в селезенке, в аппендиксе, в печени. Он бы скорчился от такой боли, но рука вампира все еще тянула его вверх. Он почувствовал, как раскрылись его мочевой пузырь и прямая кишка, но ничего не изверглось из тела мэра: он понял, что все его жизненные соки будут высосаны через отверстие на шее.
Его последняя мысль была на удивление неэгоистичной.
Было не просто прохладно, а по-настоящему холодно, и Джанин пожалела, что не взяла куртку. Ее дыхание исходило па́ром. Она спрятала ладони под мышки, чтобы хоть как-то согреть их, пока быстро шла по открытому пространству между зданиями. Сегодня было тихо: ни кошачьих драк, ни воя собак, ни пения птиц; не слышно было даже шорохов ночных насекомых и ящериц. Не было вообще никаких звуков природы – только приглушенный ритмичный рокот посудомоечных машин в кухнях и бульканье бойлеров на крышах, да из комнат иногда доносились людские голоса и неестественные, бесцветные звуки телевизоров.
Джанин не нравилось ходить одной по ранчо с тех пор, как убили Терри Клиффорда, но начиналось межсезонье, она работала по две смены и знала, что если станет отказываться или жаловаться, то ей урежут рабочие часы. Или хуже того. Холлис, похоже, сбрендил и теперь наказывал всех, кто, как ему казалось, верил в существование вампиров.