Зрители поразевали рты. В полной тишине конунг произнес:

— Эх, и до чего же ты упрямый!

Сигурд согласно нагнул голову:

— Семейное, видать.

Они стояли и смотрели друг на друга. Потом конунг бросил:

— Ну, и зря. Ничего с ней не случится, переживет. В ее-то возрасте по сту раз влюбляются, подумаешь!

— Не скажи, — ответил ярл. — Дело не так просто. Можешь верить, можешь нет, а только я за ними уже две недели наблюдаю. Вижу я, глаза-то есть. Да сам взгляни на них, неужто не заметно?

Зрители, как по команде, повернулись, шесть сотен любопытных глаз уставились на Уллу и на Брана.

Улла вдруг обмякла, словно из нее выдернули стержень, и начала сползать на снег. Бран схватил ее, вместе с ней повалился на колени, Арнор и Раннвейг кинулись к нему… Толпа заколыхалась. Люди вытянули шеи, пихались, желая посмотреть. Шум нарастал, народ начал напирать на лавки.

— Доча, што ты? — Сигурд растолкал не в меру любопытных. Крикнул, отгоняя их от Уллы:

— Да не нависайте вы! Што вам, представление?! Воздуху ей дайте!

Хелге и Бран привели Уллу в чувство. Она повела вокруг затравленным взглядом, заслонила ладонями лицо. Бран обнял девушку, стараясь собой отгородить от публики.

Сигурд глядел на конунга. Тот хмурил брови. Сигурд сказал:

— Будь человеком. Ты ж ей отец. Сам ведь говорил, што не отрекаешься!

Конунг отвернулся. У него было упрямое и жесткое лицо.

— Ведь ты не камень! — крикнул Сигурд. — Я тебя знаю! Эх, да што же это…

Отвернувшись, Сигурд склонился к Улле:

— Сядь, доченька, сядь. А вы отойдите, живо, ну? Не лезте!

Его никто не слушал, люди с горящими глазами толкались возле Уллы. Сигурд выхватил кнут.

— Гоните их! — крикнул он своим. — Живо!