– Видели вы его лицо? – спросил он.

– Только спину, – ответил я.

– Пошли в дом, Фрэнк. Я не считаю себя трусом, но больше я так не могу, – пробормотал он.

Вокруг было солнечно и спокойно, даже чайки скрылись и теперь мелькали вдали над бухтой и дюнами. Эти пустота и молчание ужасали больше целого полчища врагов. Только когда мы забаррикадировали дверь, у меня немного отлегло от сердца, и я перевел дух. Норсмор и я обменялись взглядами, и, должно быть, каждый из нас отметил бледность и растерянность другого.

– Вы были правы, – сказал я. – Все кончено. Пожмем руки в память прошлого, может, в последний раз.

– Хорошо, – ответил он. – Вот моя рука, и поверьте, что я протянул вам ее без всякой задней мысли. Но помните: если каким-нибудь чудом мы вывернемся, я всеми правдами и неправдами одолею вас.

– Вы надоели мне со своей гордыней! – сказал я.

Его это, казалось, задело. Он молча дошел до лестницы и остановился на нижней ступени.

– Вы меня не понимаете, – сказал он. – Я веду честную игру и всего лишь защищаюсь. Надоело это вам или нет, мистер Кессилис, мне решительно все равно. Я говорю, что мне вздумается, а не ради вашего удовольствия. Вы бы шли наверх – ухаживать за вашей девушкой. Я остаюсь здесь.

– И я тоже, – сказал я. – Вы что же, думаете, что я способен на нечестную игру, хотя бы и с вашего соизволения?

– Фрэнк, – сказал он с улыбкой, – как жалко, что вы такой осел! У вас задатки приличного мужчины. И, должно быть, это уже дыхание смерти: как вы ни стараетесь разозлить меня, вам это не удается. Знаете что? – продолжал он. – Мне кажется, что мы с вами несчастнейшие люди во всей Англии. Мы дожили до тридцати лет без жены, без детей, без любимого дела – жалкие горемыки. И надо же было нам столкнуться из-за девушки! Да их в Соединенном Королевстве миллионы! Ах, Фрэнк, Фрэнк, жаль мне того, кто проиграет свой заклад! Лучше бы ему… – как сказано в Библии? – лучше мельничный жернов повесить ему на шею и бросить его в море… Давайте-ка выпьем! – предложил он вдруг с глубокой серьезностью.

Я был тронут его словами и согласился. Он присел за стол и взглянул на меня сквозь стакан хереса.

– Если вы одолеете меня, Фрэнк, – сказал он, – я сопьюсь. А вы что сделаете, если я возьму верх?

– Право, еще не знаю, – сказал я.

– Ну, – сказал он, – а пока вот вам тост: «За свободную Италию!».

Остаток дня прошел все в том же томительном ожидании.

Я накрывал на стол, в то время как Норсмор и Клара готовили обед в кухне. Расхаживая взад и вперед, я слышал, о чем они говорят, и меня удивило, что разговор все время идет обо мне. Норсмор опять «включил нас в одни скобки» и называл Клару разборчивой невестой; но обо мне он продолжал отзываться с уважением, а если в чем и порицал, то при этом не щадил и себя. Это вызвало у меня благодарное чувство, которое в соединении с ожиданием неотвратимой гибели наполнило мои глаза слезами. «Вот ведь, – думал я, и самому мне смешна была эта тщеславная мысль, – три благородных человека должны погибнуть, чтобы спасти одного грабителя-банкира!»