Были еще особые составы, в которых вещи полагалось замачивать или прополаскивать. Например, колмановская синька. Из чего ее делали, не знаю. Мне все время кажется, что синьку получают из нашего дербиширского плавикового шпата, так называемой «синички», по-другому еще именуемой «голубожон» (от французского слова «жон» – желтый). Никакого отношения «синичка» к «синьке» не имеет, но меня не перестает сбивать с толку звуковое сходство. Крошечные круглые брусочки колмановской синьки прибывали из магазина, завернутые в белый муслин. Мешочек с синькой баруздили в воде, отчего вода принимала насыщенный кобальтовый цвет. В этой-то воде, неизменно ледяной, и синили белые вещи. Не знаю, как объяснить с точки зрения оптики, но от подсинивания белье становилось белее, я сама это неоднократно наблюдала. Синька ведь не отбеливает. С пятнами от чая, мочи, клюквенного сока ей не сладить – тут требуется настоящий хлорный отбеливатель со своим недобрым, тлетворным запахом. Расходилась в воде синька занятными облачками, завитками, отводками. Так разбредаются хитрые узоры в стеклянном шарике для детской игры. Или ниточки крови, когда кладешь пораненный палец в миску с водой. В глубоких оцинкованных корытах трудно что-нибудь разглядеть, но если работы немного и синят в белом эмалированном тазу, можно вдоволь наглядеться на облако волокнистой сини: как пронизывает оно собой прозрачную жидкость, как переплетается с ней, пока не окрасит всю.

В синей воде белье вертят, крутят, мнут, плющат, колотят, давят – покуда оно не напитается синькой, покуда не замерцает в ярко-синей воде бледной голубизной. В раннем детстве мне казалось, что белые вещи в синей влаге – как облака, пропитанные небесной синевой. Глупая мысль. Теперь-то я знаю, что это синее небо кое-где пропитывается влагой белых облаков, а не наоборот… После же – происходило обращение. В ту самую минуту, когда приподнимаешь белье, а потом и вовсе вытягиваешь из синей воды, голубое с него словно схлынет, и белье получает белизну, какой не наделены ни сливки, ни слоновая кость, ни выкрахмаленная блузка – белизну, которая, являясь через утекающую синь, не окрашенной будет, а преображенной.

Потом белье крахмалили. Крахмал сгущал воду, делал ее клейкой, тягучей, будто в тазу жидкое овсяное толокно. Хотя, если вдуматься, мучнистые частицы, разбухающие в теплой воде, и есть подобие каши. Разведенный крахмал был скользкий, напоминал разные телесные жидкости и выделения, которые нам неприятно представлять, а на самом-то деле – это растительный продукт, чистый и вполне безобидный, не в пример симпатичному душистому мылу, которое делается из прессованного бараньего жира. Ткань плавно погружалась в крахмальный раствор и одевалась прозрачным слоем. Разным вещам полагался разный крахмал: воротникам – густой и липкий, нежным ночным рубашкам и дамским панталонам – легкий, как флер. Извлеченное из крахмала, белье деревенело и покрывалось вертикальными бороздками, словно по нему прошлись резцом. Если вдруг по забывчивости оставишь полежать – застынет, и корявые складки будут напоминать местность, где наехали друг на друга подземные щиты. Накрахмаленные вещи гладят еще мокрыми. Запах пригоревшей к чугуну жижи до смешного походил на запахи с кухни. Паленый растительный белок. Так пахнут, подгорая, смазанные яйцом пирожки. Нос хорошо ловит неверные запахи…