Все дети собрались здесь, на вершине холма, глядя на Ламию своими маленькими светящимися глазками. Их лица, как и его, были переполнены жаждой – жаждой быть с ней. И он вдруг увидел, насколько он был теперь жалок. Он, который был когда-то великим охотником, сокрушителем богов и чудовищ, он, ангел, которого Габриэль звал Мечом своей силы. Он дошел до того, что умолял лилит позволить сесть рядом с ней – с той самой лилит, которую он послан был сразить. Трудно представить себе унижение горше.

Дети все звали ее, и она улыбнулась, поощряя их.

– Они любят меня, – сказала она, просияв.

А ведь и они, эти заблудшие души, могли оставить этот остров, только пожелай. Вот только они никогда этого не сделают, пока их мать здесь; за ней они последуют и в Ад.

Сеной вздохнул: «Я должен был убить ее. И как только до этого дошло? Как случилось, что я пал так низко?»

– Ради тебя я отказался от света Господня. Ради тебя я отказался от всего.

Ее улыбка потускнела.

Это было худшее, что он мог сказать, он знал это, но все-таки сказал, сказал, потому что ему нравилось, что это ее задевает. Ведь это значило, что ей не все равно, до сих пор. Вот только в этот раз он не увидел ни сожаления, ни печали. Он не увидел ничего.

– Ламия, эта плоть, которой ты меня связала, эта плоть, в которой когда-то текла наша общая кровь – она умирает. Умирает по-настоящему. Ты должна понимать, что, когда я закрыл нас покровом, я закрыл нас и от света Господня. А без него мой дух голодает. Совсем скоро он станет чересчур слаб, чтобы носить на себе этот труп.

Она все так же смотрела мимо него, на своих детей, будто совсем не слушала.

– Мне нет освобождения, Ламия. Даже в смерти. Разве ты не видишь, – без тебя я не смогу освободиться от этих гниющих костей. Я буду заточен здесь навечно, Ламия. Одна тюрьма внутри другой, и я никогда не смогу ни взойти наверх, ни спуститься вниз. Это что, ничего для тебя не значит?

Она отвернулась.

– Мне осталось не так много времени, пожалуйста, я умоляю тебя… да, умоляю… не покидай меня. Прошу, дай Чету еще немного времени.

Она одарила его тихой, грустной улыбкой и ушла в дом. Оставила его одного со всеми ее детьми.

Из-за дубовых стволов послышалось хихиканье. Дэйви и Билли выступили из теней, и дети бросились врассыпную, вниз по склону, в лес.

– Она тебя бросит, – сказал Билли. – Бросит тебя подыхать… одного.

Глава 58

Глава 58