Чет вскочил на ноги и, выхватив пистолет, устремился за ней.
– Нет! – закричала, надрываясь, Триш. –
Младенец одним прыжком преодолел ступеньки и боком, как краб, пустился прочь на четвереньках, странным, неестественным образом выворачивая конечности. Девочка злобно глянула через плечо на Чета своими выпученными, пульсирующими глазами, и беззубо оскалилась, будто калечный паук из худших его кошмаров.
Чет выстрелил в тот момент, когда ребенок добрался до конца дорожки. Девочка прыгнула в кусты, и он так и не понял, попал он или нет.
–
И он побежал за ней.
Она остановилась, повернулась и посмотрела на него своими пульсирующими серебряными глазами.
– Чет, я тебя лю…
Чет выстрелил, и пуля попала ей в грудь, опрокинув в траву, разорвав чуть ли не пополам. Он застонал так, будто это ему разворотило грудь, потом подошел к ней, стиснув зубы так, что у него заломило челюсть. Занес нож.
Ее выражение смягчилось, руки и ноги приняли прежнюю форму, и она потянулась к нему своими крошечными пальчиками.
– Папа, – сказала она тоненьким, детским голоском. – Пожалуйста, не делай мне больно, папочка.
Его пальцы все сильнее стискивали рукоятку ножа, и он подумал о Гэвине, человеке, которому пришлось застрелить двух своих сыновей. Подумал, что нет на свете пытки хуже этой. И голос Гэвина вернулся к нему:
–
В глазах Ламии, устремленных на него, полыхнула ненависть, а потом они медленно закрылись.
Чет отвернулся и зарыдал.