– Я заблудилась.

– В этом платье?

Я посмотрела на платье. Сестры соткали его для меня из мхов и речных трав и украсили сотнями крошечных пузырьков. В этом мире это выглядело как какая-то мерцающая ткань, сплошь затканная жемчугом.

– А что с ним не так? – вопросила я, пытаясь стряхнуть кайму из грязной рыбьей чешуи, уже приставшую к подолу.

Он уставился на меня, слегка пуча глаза – по-рыбьи. Потом прищурился.

– Ты… ты, что ли, откуда-то спрыгнула? После вечеринки? С моста или типа того? И вместо того, чтобы утонуть, выплыла в… во все это…

Он обвел рукой жуткую реку, которая негромко ворчала, продираясь через запрудившую ее рыбу.

– Почему? Из-за какого-то парня?

Я мгновение подумала, потом осторожно кивнула – из-за какого-то парня, точно – и снова взялась за волосы, пытаясь сотворить из них хоть что-нибудь презентабельное. От них понесло скверным запахом. Заплакать я не могла – к чему обзаводиться слезными железами, если и так родилась в воде? Но я видела, как плачут смертные, и теперь поняла, почему. Мой первый смертный – а я торчу по щиколотку в грязи и воняю, и какая-то гнусная мелкая мошка уже кусает меня за ноги.

Купаясь в жалости к себе, я шмыгнула носом и самым жалостным образом всхлипнула.

– Ну, да. И теперь я не знаю, где мой дом.

– Ты только не плачь…

– Что ты сделал со всей этой рыбой?

– Я? – он хмыкнул. – Я просто пришел сюда порыбачить – тут здорово удить, когда лосось идет. Запах до самого шоссе подымается. Никогда ничего подобного не видел.

– Рыба ходить не умеет, – сердито отбрила я.

Кажется, рыба интересовала его больше, чем девушка.

– Это просто выражение такое, – объяснил он с совершенно несносной терпеливостью. – Так говорят, когда лосось плывет вверх по течению, пытаясь вернуться в те места, где родился, чтобы метать там икру.

– Чего метать?

– Ну, яйца откладывать и оплодотворять их. Размножаться. Потом им полагается помереть.

Я кивнула. Там, где я жила, со смертными это происходило регулярно.