– Ну да, – говорит старик, – чтобы вещи не промокли. У меня здесь склад: кстати, надо бы подобрать вам утром какую-нибудь приличную одежду. Но ночую я тут только в дождь: не люблю рано просыпаться.
– А почему здесь приходится рано просыпаться? – спрашивает Марина.
Она помнит, что друзья хуже знают инглийский, поэтому старается вести разговор сама. Впрочем, удивительно, до чего ясный у старика язык: никаких непонятных слов, ни жаргона, ни ругательств. Наверное, даже ребятам все понятно – хотя, с другой стороны, не будут же они сейчас переспрашивать ее на живом языке?
– Надо отсюда убраться до открытия парка. Не можем же мы на глазах добропорядочных граждан плыть через озеро!
Да и плот лучше прятать без лишних свидетелей.
– А джеты не знают про это убежище? – спрашивает Лёва.
– Конечно, знают, – говорит старик. – Все в парке знают. Но вы не волнуйтесь, тут безопасно. Самое безопасное место у нас здесь.
– Почему?
– Так договорились, – отвечает старик. – Это же госпиталь, почти что церковь. Человек должен знать, что тут ему ничего не грозит.
– Госпиталь? – удивляется Лёва. – А кого здесь лечат?
Старик поплотнее заворачивается в одеяло и отвечает:
– Как кого? Любого жителя парка. Заболевших бродяг. Раненых джетов. Раненых бананов и шарков – ну, если они успевают сюда добраться.
– А кто их лечит? – спрашивает Марина, хотя, кажется, уже знает ответ.
– Я и лечу, – говорит старик, – кому ж еще? Ты, дочка, думаешь, здесь у нас целый штат сотрудников, как в больнице Красного Креста?
– А вы умеете? – спрашивает из темноты Ника.
– Ну как тебе сказать, – отвечает старик. – Меньше, чем хотелось бы, но кое-что умею. Все-таки я когда-то был неплохим врачом.
Старик-то, оказывается, не простой бродяга. Вот почему, соображает Марина, у него такая правильная речь.
– А что вы делаете в парке? – спрашивает Лёва.
– В парке? – переспрашивает старик. – Путешествовал, куда не надо, и тоже, наверное, заблудился. Почти как вы.
Все уже улеглись, в парке тихо, только где-то далеко гудят машины на ярко освещенных ночных улицах Вью-Ёрка.