Спустя примерно двести шагов уже стало ясно, что тоннель обрывается, и за ним лежит огромное пространство. Свет стал ярче — там горели, судя по всему, десятки чародейских фонарей.

С каждым шагом путники ступали все осторожнее. Чем ближе они подходили, тем труднее становилось дышать. В воздухе невыносимо воняло серой — пришлось натянуть тканевые повязки. И вот они добрались до места, где тоннель обрывался. Осторожно выглянули. На удивление никакой стражи здесь не было. И вскоре стало ясно, почему.

Ильдиар застыл, не в силах пошевелиться, глядя на открывшуюся ему картину.

Это было подземелье невероятных размеров — здесь преспокойно мог бы уместиться гортенский кафедральный собор Хранна-Победоносного. Стены, пол и своды, как в ведущем к нему тоннелю, были выложены темным кирпичом. А в куполообразном потолке чернело множество дыр, через которые, очевидно проходил сернистый газ.

Серы здесь было невероятно много: по углам громоздились ее целые горы. В воздухе висело желтоватое пыльное облако. Но хуже всего было другое. Почти все пространство подземелья занимали собой огромные рокочущие машины с раструбами, над которыми на канатах ползли один за другим кованые короба с битой серой. Стоило какому-то из этих коробов поравняться с раструбом, как кто-то дергал рычаг, короб замирал и переворачивался, высыпая желтый лом в желоб. А дальше в дело шли винты и лезвия, которые перемалывали руду в огромных железных утробах, пока из тонкого горлышка, перекрытого тонким ситом, не проходил серный песок, ссыпающийся в здоровенные стеклянные колбы, которые после этого на цепной платформе переправлялись куда-то прочь из подземелья. Про себя Ильдиар назвал эти жуткие машины — рудорубками.

И этими рудорубками управляли иссушенные, судорожно дергающие конечностями фигуры с остекленевшими глазами и неестественно запрокинутыми набок головами.

Даже сквозь неимоверную вонь серы, пробивался запах гниющей плоти. Ильдиар понял, кого видит едва ли не сразу. Он видел подобное под Восточным Дайканом, видел в кошмарах, терзавших его много дней после.

Мертвецы… поднятые из небытия злобной волей и колдовскими ухищрениями. Они были словно частью машин. И в этом мире их больше ничто не заботило. Казалось, что, кроме нескольких следующих в определенном порядке действий, они ни на что с определенных пор просто не способны. Крутить ручку. Тянуть рычаг переворота коробов. Брести в колесах. Брести, глядя прямо перед собой, без надежды куда-либо когда-нибудь прийти.

Учитывая, что мертвая механика не остановилась ни на миг, а бездушный машинный рокот ничто не нарушало, можно было сделать вывод, что незваных гостей никто не обнаружил. Живых поблизости не наблюдалось, а мертвые каторжники трудились и после смерти.