– Оставь их в покое, – произнес первый голос, я не видел, кому он принадлежал. – Да что с тобой такое? Не видишь, что ли, что голубки хотят побыть с глазу на глаз? – Послышался шум отодвигаемых стульев.

– Не говорите потом, что я вас не предупреждал, – простонал официант и скрылся.

Я закрыл глаза. Не оставалось сомнений, что к нам сзади приближается несколько человек.

– Знаете, что я вам скажу? – сказал еще один голос. – Почему бы вам не показать, как это делается?

– Да, мы знаем, как это бывает у парня с девчонкой.

– И как у девчонки с девчонкой, – хихикая, добавил новый голос.

– Да, и это тоже. Но парень с парнем – это что-то другое. Почему бы не показать нам, как это делается? – Я не знал, сколько их там собралось, но знал, что теперь они стоят совсем рядом.

– Думаю, вы двое столько долбили друг друга, что оглохли. – Послышалось нетерпеливое шарканье.

– Лучше отвечайте. Дурная манера не отвечать, когда с вами разговаривают. – Послышались смешки.

– Эй, ты! Большой мужик в гомосексуальном черном! Повернись, когда я с тобой разговариваю… – Мне на плечо опустилась тяжелая рука, а Лебедь в этот момент мою левую руку выпустил. Вернее, я почувствовал, что его рука не выпустила мою, а рассеялась. Лебедь стал медленно поворачиваться лицом к собравшимся.

Кто-то громко втянул губами воздух, имитируя звук, сопровождающий поцелуй.

Кто-то сказал:

– Вашу мать…

Когда поднялся крик, я сжался так, что голова оказалась почти на коленях, и заткнул пальцами уши.

Лебедя рядом со мной больше не было.

Послышался звон разбитого стекла, крики не прекращались.

Скамья, на которой я сидел, сотрясалась, но я только старался сжаться сильнее.

Что-то перелетело через меня и упало на стол, возле которого я сидел. Что-то разбилось, и музыка, взвизгнув, прекратилась. Сверху на меня посыпались искры, я стал смахивать их с волос, затем сел по-прежнему, желая проснуться или оказаться где-нибудь в другом месте. Где угодно, но только не тут, где угодно, но только не сейчас. Кто-то, находившийся рядом со мной, хрипел, будто его душат, что-то мокрое и теплое плеснуло мне на руки. Я продолжал зажимать ими уши, не желая слышать, не желая быть частью этого ада, разразившегося в баре.

Теперь кричал лишь один человек, но таким тонким голоском, так пронзительно и в таком ужасе, что я не мог понять, это кричит мужчина или женщина. Каждый этот крик сопровождался таким звуком, как будто разрывают что-то мокрое. Дюйм за дюймом. Это был грубый звук, но также почему-то и непристойно сокровенный. Потом этот визг перешел в безумное бормотание «Боже, о боже», которое я не хотел более слушать. Я молился, чтобы это прекратилось, но это продолжалось и продолжалось.