Гореть Муром пока не спешил, но к тому времени, как Стас миновал раскинувшееся правее скопище лачуг южного района, окна уже заблестели первыми огоньками, вспыхивая и затухая меж деревьев, будто крошечные маячки. Небо заметно потемнело, все четче обозначая профиль луны. Сосновый лес постепенно перемешался с разросшимися всюду тополями, нанесенными, видимо, с многочисленных городских аллей, а скоро и вовсе сошел на нет, превратившись в чисто лиственный. Тополино-осиновая роща сделала крутой заворот налево и пошла дугой в обход пустыря, усыпанного строительным мусором. На дальнем краю этой серой маленькой пустыни, ощетинившейся острыми пиками колотых свай, виднелись темные, лишенные признаков жизни развалины улицы Жданова.

Чахлая, едва заметная на фоне битого кирпича и бетона растительность, с громадным трудом пробивающаяся к свету из-под мусорного саркофага, обвивала торчащие отовсюду ржавые штыри арматуры, цеплялась куцыми побегами, словно увечный, из последних сил пытающийся встать на перебитые ноги.

Стас решил, от греха подальше, не соваться на открытую местность, тем более что шагать по захламленному пустырю было отнюдь не легко. Железобетонные капканы терпеливо ожидали неверного шага, чтобы сдавить подвернувшуюся ступню промеж блоков, прихватить гнутыми стальными прутами, резануть стеклом. Да и черт знает, какую еще дрянь свозили сюда доблестные строители муромских фортификаций помимо лома. Лес обычно не слишком разборчив в выборе мест произрастания и с бывшими завоеваниями человечества церемониться привычки не имеет, берет свое тупым напором. Но не здесь. Этот пустырь зеленый владыка обошел стороной, будто побрезговал. А раз так, причина была веская. То, что не берет даже лес, лучше оставить в покое – эту простую истину Стас усвоил давно, еще когда бегал мальчишкой в компании знакомых пацанов с района на ВХЗ. Вэ ха зэ – три буквы, складывающиеся в полумистическую зловещую аббревиатуру, что манила к себе безмозглых малолеток, как говно мух. Стас после того случая не раз задавался вопросом: «Ради чего?», но ответа себе так и не дал. Возможно, все дело было просто в скуке.

Владимирский химический завод располагался на окраине старого города, на так называемых брошенных землях. Изрядно поредевшее за послевоенные годы население отступило к центру, без боя сдав матушке-природе едва ли не две трети городской территории. Сбиваясь в кучу, стремясь утрамбоваться поплотнее, владимирцы, подгоняемые бесконечными нападениями мародеров, отходили все дальше и дальше, оставляя один важный объект за другим. Укрепленные блокпосты – анклавы некогда полумиллионного города на враждебной ныне земле – создавались лишь вокруг наиболее значимых элементов рухнувшей инфраструктуры, тех, без которых город попросту не выжил бы. ВХЗ в число таковых, разумеется, не вошел. Громадный производственный комплекс, одно из градообразующих предприятий, бросили спешно. Ни о какой эвакуации оборудования и материалов речи не шло. Завод, по всем раскладам, ожидала стандартная для любого бесхозного объекта судьба – разграбление, запустение и, как логичный конец, полное уничтожение силами наступающей растительности. Но… даже спустя более полусотни лет этот покинутый людьми колосс продолжал держать оборону. Густой смешанный лес, обступивший Владимир со всех сторон и зажавший в зеленые тиски, доходя уже едва ли не до Золотых ворот, ВХЗ не тронул. Старшие ребята – пацаны лет четырнадцати – хвастали тем, что пробирались к самому забору таинственного комплекса и с придыханием рассказывали о его невероятной сохранности, абсолютно необъяснимой на фоне давно перемолотых лесом в труху окружающих строений.