…В отличие от некоторых, Антон не слишком переживал, когда вышло официальное сообщение о конфликте с искусственным интеллектом. Эти гиперкомпьютеры он всегда недолюбливал, скажут бить их в космосе – будем бить. Но было неловко за свою первую реакцию, инфантильную и цивильскую, за рассуждения об «учебной тревоге» и насмешки над безопасниками. И вообще…
Впереди по коридору что-то двигалось рывками у самого пола. Медузоид. Чем-то его придавило, оторвало или отрубило трубку, но он изо всех сил спешил с докладом к своему Центру. Антон нагнал его, наклонился и сделал ладони ковшиком:
– Вы позволите?
9. Гардарики
9. Гардарики
Гардарики – «страна городов», где по-другому именовали богов, строили высокие стены из камня и конный путь предпочитали корабельному, где правили Вальдамар конунг и Ярицлейв конунг… проще говоря, Русь.
Денис Тихий. Тридцатый номер
Денис Тихий. Тридцатый номер
Огромная дверь с мутными стеклами заскрипела на три голоса и наподдала Ивану в спину. В парадном пахло кошками. На стенах висели куски краски, лопнувшей и свернувшейся в чудовищные темно-зеленые коконы. Шахматная плитка пола, выбитая, вероятно, еще сапожищами пьяных мятежных матросов, была давно не метена.
Иван поднялся по широкой лестнице на площадку, выглянул во двор из окна – его новенькая красная «Мазда» сонно помаргивала огоньком сигнализации. Лохматый одноглазый кот с обрубком хвоста, которого он минуту назад согнал с парковочного места, закинул лапу на переднее колесо. Сукин кот. Рядом с «Маздой» стоял «Гелендваген» Короля с тонированными стеклами.
Иван поднялся на второй этаж и увидел свежую бронированную дверь квартиры номер двадцать семь. Поступь новой жизни. Следующие за ней по логике счета квартиры номер двадцать восемь и двадцать девять, наверное, схлопнулись в четвертое измерение – сразу за двадцать седьмой располагалась квартира номер тридцать.
Когда-то эта квартира принадлежала оперной приме, любовнице обер-гофмейстера, главноуправляющего собственной Его Величества канцелярией Петра Пистолькорса. После революции, когда прима умерла от сыпного тифа на борту эсминца «Жаркий», а ее любовник был, увы, расстрелян, квартиру номер тридцать превратили в коммуналку на пятнадцать семей служащих Главбумпролетписа. Говорят, что однажды сам Михаил Афанасьевич сиживал на бывшей приминой кухне и при дьявольском свете примусов, морщась, слушал стихи молодых поэтов.