Над моей головой ленивая пчела гудит над большим желтым цветком канны. Я чихаю.

— Вид не очень-то внушительный, — замечает мой невежливый гость, помолчав немного.

— Это можно сказать не только обо мне, — рычу я в ответ. — Выйди на свет, и тогда посмотрим.

Он так и поступает, и я жалею, что попросил.

Ошибки тут быть не может. Я гляжу на тощие ноги с длинными изогнутыми ногтями, как у мандарина. Осматриваю глаза, желтые и жесткие, как камни в мочевом пузыре. Голова даже больше выдает в нем хищника, чем я полагал. Тело поджарое, но мускулистое. Пятая конечность худощава, похожа на хот-дог длиной в фут; свисает низко, словно плеть. Этот паренек — точно собака, как я думал. Собака, да не совсем: не домашний песик, но динго, житель пустынь. Я начинаю понимать, как чувствовала себя Красная Шапочка, а ведь у меня, насколько я знаю, даже бабушки нет, о которой стоит переживать.

— Что я могу сделать для вас? — спрашиваю я, надеясь, что он не ответит: «Обед». Я не мастак по части обедов для хищников в прямом смысле слова.

Типчик скользнул в тень рядом со мной. Моя нюхательная система чуть не отказывает из-за чрезмерной вони; этот бродяга не мылся по меньшей мере неделю. Это, видимо, еще одна причина, по которой я недолюбливаю псов.

Он садится бок о бок со мной под листьями канны. Его желтые глаза шарят по окрестностями в поисках посторонних.

— Мне нужна одна услуга, — говорит он.

Вот уж сюрприз так сюрприз. Я слишком хорошо помню, что товарищ, с которым я имею сейчас дело, — это представитель другого вида. Он и подобные ему обделывают свои делишки на окраинах цивилизованного Лас-Вегаса и на беззаконных просторах открытой пустыни. Некоторые называют их трусами, другие — осторожными. Естественно, их ненавидят. Естественно, на них охотятся. Многих убивают. И каждый из них убивает. И не только убивает.

— Я не оказываю услуг тем, кто занимается определенными противоестественными действиями.

— Например?

— Я слышал, что ваш род порой ест… жуков.

— Как и люди, — спокойно замечает он.

— И это не все. Также до меня доходили слухи, что вы иногда лакомитесь… — Я сглатываю комок в горле и стараюсь удержать дрожь в усиках. — Трупами.

Почему бы еще древние египтяне сделали Анубиса главным шакалом Подземного мира? Мой посетитель выглядит, как его прямой потомок.

— Мы поступаем так, когда больше есть нечего, — признает он с леденящей душу улыбкой. — В городе это называется «ликвидация отходов».

Я молчу. Он меня не убедил.

Сидя, этот типчик выглядит в точности, как египетская статуя. Он праздно оглядывает цветущие благоустроенные земли, столь отличные от засушливых земель, что привычны его глазу. Я осознаю, сколько выдержки и отваги потребовалось этой известной парии, чтобы рискнуть и пробраться в самое сердце Вегаса. Просто для того, чтобы встретиться со мной. Ну что ж, если подумать, то Полночный Луи польщен — самую крошечную малость.