Селина застыла на полпути, ее сердце застучало в груди, как напуганная лошадь.

– N’aie pas peur[142], – успокоил ее голос сзади, баритон был спокойным и чистым. – Я здесь не для того, чтобы причинять тебе боль.

На короткий миг Селина подумала о том, чтобы броситься бежать. Но что-то подсказывало ей, что далеко она все равно не убежит. Волосы встали дыбом у нее на шее, словно она оказалась у ружья на прицеле. Ее взгляд пробежал по окрестностям. Хотя пальцы Селины и дрожали, она все равно сумела достать серебряный кинжал Бастьяна прежде, чем резко развернулась вокруг своей оси.

Из ближайшей тени появился худощавый джентльмен в фетровом цилиндре и темно-синем костюме. На конце его трости красовался золотой лев, а его карманные часы украшал испанский золотой узор. Когда он снял шляпу, Селина едва удержалась, чтобы не ахнуть.

Она его узнала.

Это был тот самый молодой человек с картины в странных тонах, висевшей над камином в номере гостиницы «Дюмейн». Тот самый, который следил за ней и не давал спать, когда она лежала в кровати.

Он посмотрел на нее спокойно и уверенно. Затем медленно улыбнулся. Селина поразилась тому, что при этом он был похож на ожившую внезапно статую. Только что его лицо было беспристрастным и гладким, точно высеченным руками великого мастера. А через миг черты смягчились, делая его почти человеком.

«Почти».

Как Арджун, и Одетта, и все остальные члены Львиных Чертогов, он был не совсем человеком. Селина готова была поспорить об этом, поставив на кон свою жизнь.

Она ничего не говорила, пока он разглядывал ее в тишине. Несмотря на свое удивление, Селина с первого взгляда поняла, кто он. Кем должен быть.

Дядя Бастьяна. Граф Сен-Жермен.

Не зная, что еще сделать, кроме как гордо выстоять под немигающим взглядом, Селина начала искать схожести между ним и Бастьяном, как будто это могло ее успокоить.

Граф посмотрел на нее с той же уверенностью, как и его племянник, линия его скул была не менее элегантной. Его брови были такими же темными и выразительными, как и у Бастьяна, хотя кожа казалась на несколько тонов светлее.

Селина сделала вдох, наполняя легкие теплым ночным воздухом. Граф, должно быть, и сам был еще мальчишкой, когда ему пришлось взять на воспитание племянника. Картина, висевшая в гостинице «Дюмейн», могла быть выполнена только вчера, ибо дядя Бастьяна выглядел не старше, чем на двадцать пять лет.

«Невозможно».

– Меня зовут Никодим Сен-Жермен, – прервал ее размышления он. Истоки его акцента было сложно определить, хотя слова звучали музыкально и чисто, словно он был преподавателем ораторского искусства в прошлой жизни. Когда он сделал еще шаг вперед, представ перед Селиной в свете тусклого уличного фонаря, стоящего поодаль, ее на секунду охватил страх.