Фэйт ясно видела: главные эмоции, которые обуревают судью, – честолюбие и внутреннее беспокойство. Она страстно желала принести несчастье в этот дом, заставленный унылыми стульями, обитыми тканью из ангорской шерсти, и сосновыми столами. Присутствие Фэйт не осталось незамеченным: старший сын хозяев, красивый мальчик всего на пару лет старше, не сводил с нее глаз. Он что, девчонки раньше не видел? Наверное, из-за пуританских порядков в семье мальчик и в самом деле никогда раньше не сталкивался вблизи с девочкой своих лет. Его спальня находилась как раз напротив кладовки, где она спала. Возможно даже, Фэйт ему снилась.

Младшие дети Фэйт будто не замечали, и это ее вполне устраивало. Они еще были невинными крошками, а их общий отец не баловал малышей лаской. Фэйт сказала хозяйке, что ее зовут Джейн Смит, она сирота, выросшая на ферме в Андовере, и согласна на любую работу.

– Мой муж выпьет чаю, – сообщила служанке Руфь Хаторн, – и съест кусок яблочного пирога. Днем его не будет.

– Пирога не надо, – проворчал Джон, уткнувшись носом в бумаги для дневного собрания.

Дети хорошо знали, что нельзя мешать отцу, когда он работает, а тот редко отвлекался от дел даже дома.

Фэйт налила ему чашку Чая, вызывающего откровенность, пролив на стол несколько капель. И тогда Хаторн наконец ее заметил.

– Кто это? – поинтересовался Джон.

– Джейн, подарок небес, – ответила Руфь. – Она мне очень помогает. Замечательно печет пироги, настоящая мастерица в кулинарии. Даже готовит чай по собственному рецепту. – Чай, привезенный из Англии, был очень дорог, и многие пили взамен малиновый чай, напиток, который прозвали «чаем свободы», сильно уступавший по вкусовым качествам тем настоям, что готовила Фэйт. – Нам так повезло! – радостно воскликнула Руфь.

– Ты умеешь говорить? – спросил судья.

– Да, конечно, – ответила Фэйт.

Одно неловкое мгновение они внимательно смотрели друг на друга, ошеломленные схожестью интонаций. Высокомерие и ум хороши для судьи, но плохо подходят девочке-сироте. И Фэйт опустила глаза, смирив гордыню.

– Надеюсь, пока ты здесь живешь, мы не часто будем тебя слышать, – заявил судья. – В моем доме должно быть тихо. Мы слушаем глас Бога.

– А я думала, это ваш голос, сэр, – возразила Фэйт.

Тут и младшие дети подняли на нее глаза, а сын густо покраснел. Его тоже назвали Джоном. Когда-то еще совсем малышом, он разглядывал Фэйт сквозь белые флоксы, но, когда подрос, научился подавлять эмоции из страха перед отцом. Судья вновь озадаченно взглянул на служанку.

– Иди. И делай, что тебе велят.