– Я буду скучать, Лайз.
Коридор поплыл в жгучем радужном мареве.
До боли стиснув челюсти, пытаясь не разрыдаться, я сжала брата в руках так крепко, как могла. Мягко, но непреклонно отстранила:
– Иди. Иди, ну же…
Эш отвернулся. Рывком распахнув дверь, вывез на крыльцо свой чемодан на колёсиках, позволив напоследок увидеть залитый солнцем переулок и Рок, курившую рядом со ступеньками.
Потом дверь захлопнулась.
…в тот день, когда всё это началось – когда мама сказала, что мы должны ехать в Фарге, – тоже светило солнце. И небо, вечное небо, накрывавшее нас с Питером на башне в день Лугнасада, было таким же безоблачным. Небу и солнцу ведь нет дела до того, что с нами происходит: ни им, ни всем тем людям и фейри, что в этот самый миг смеются и веселятся там, снаружи, в том же городе, где я узнала, что вскоре потеряю всё.
Как бы тебе ни было плохо, мир не перевернётся. Мир не будет кричать от боли вместе с тобой. Мир будет жить дальше, и солнце продолжит светить всё так же безмятежно, и когда тебя не станет, земля не заметит этого. Заметят лишь другие, ходящие по ней, такие же смертные и мимолётные, как ты; и они умрут немногим позже тебя, и их печаль по тебе, память о тебе, последние свидетельства того, что ты
– Они уехали?
Услышав голос Питера, я не обернулась.
– Да. Видимо, и нам пора.
– Хочешь ещё чаю?
– Нет. – Я смотрела прямо перед собой, на светлое дерево входной двери. – Выпью, как приедем в Фарге.
– Ты даже не знаешь, есть ли там чайник.
– Думаю, ты найдёшь, где его раздобыть.
Его вздох походил на шелест перевёрнутой страницы.
– Лайз, ты уверена, что стоит ехать сегодня? Когда мы приедем, все лавки уже будут закрыты, и…
– Да. Я хочу уехать сегодня. Заночевать там. Чтобы завтра у нас был ещё один день. Целый день. Последний. А вечером я уплыву.
Он не ответил. Просто ушёл наверх, за моим чемоданом.