— Отдай мне свой огонек, Хана Росс, — сладострастно выдохнул труп детектива Гарриса, наваливаясь на меня сверху, и только тогда я смогла закричать.

— Хана! Хана, проснись!

Реальность никак не могла пробиться в мое сознание, и, лишь когда Йон все же умудрился прижать мои руки, которыми я его била по плечам и груди, к туловищу, я осознала, что нахожусь дома, в своей постели, и мне на самом деле ничего не угрожает. Но переживания от сна были настолько сильными, что я едва могла сделать вдох и меня всю трясло.

— Хана, просто слушай мой голос и дыши, — мягко оговорил альфа. — Все нормально. Ты в безопасности. Его тут нет. Все закончилось.

— Прости… Прости, Йон, — сдавленно пробормотала я, а потом бессильно обмякла в его руках, и его крепкая хватка сменилась нежным объятием, в котором так соблазнительно легко было окончательно расклеиться. Всхлипывая ему в плечо и слыша, как он негромко и ласково меня успокаивает, я ощущала себя совершенно разваливающейся на части, хрупким карточным домиком, что до сих пор не разлетелся только потому, что кто-то закрывает его своей широкой спиной от холодного ветра и бережно поправляет каждую съехавшую набок карту.

После инцидента в квартире детектива Гарриса и признания кардиналом Боро своего сына прошло чуть больше недели. Мы с Йоном вернулись к своей старой жизни в Доме, но вот только и он, и я понимали, что это возвращение иллюзорно и неполноценно по своей природе. Почти каждую ночь мне снились кошмары, и я нередко просыпалась с бешено колотящимся сердцем и потом долго не могла снова уснуть, если только Йон не баюкал меня у себя на груди. Мы почти не говорили о том, что произошло в той квартире — мой альфа сразу начинал злиться, как только мы приближались к этой теме, и его агрессия меня пугала. И хотя я понимала, что это его способ справляться с болью, его злость нисколько мне не помогала. Впрочем, я и сама не была готова к обсуждению тех событий. Пусть даже часть меня понимала, что это был буквально вопрос жизни и смерти и у меня, наверное, не было иного выхода, чтобы уберечь себя, с каждым проходящим днем мне было все сложнее убеждать себя, что я поступила правильно. Да, Гаррис был убийцей и, возможно, причинил вред многим омегам, но в чем в таком случае была принципиальная разница между ним и Йоном? В том, что мой альфа убивал «плохих ребят», а он заманивал к себе беззащитных и слабых? Имело ли это такое уж большое значение, если речь шла о ценности каждой отдельной жизни? И если я тоже обагрила руки чужой кровью, давало ли это право кому-то другому так же безнаказанно и оправданно забрать и мою жизнь? Судить, опираясь только на личные симпатии, было так легко, но в попытке осознать и нащупать объективную сухую истину, я забредала в такие дебри морали, что выбраться из них мне становилось элементарно не под силу.