Я снова углубилась в строчки письма Джен, перечитывая их по второму кругу, и прервалась, только когда услышала, как Йон открыл дверь нашей комнаты. Увидев меня сидящей около лестницы, он немного удивился и даже как будто на пару секунд забыл, куда собирался пойти.

— Это от Джен, — ответила на его немой вопрос я, а потом послушно отдала ему письмо, когда он протянул за ним руку. Альфа читал медленнее меня, но мне нравилось наблюдать за его сосредоточенным лицом в процессе. В такие моменты он всегда хмурился и иногда едва заметно двигал головой, как будто разминая затекающую шею. Я не вмешивалась и молчала до самого конца, пока он наконец не поднял на меня озадаченное лицо.

— Что ты об этом думаешь? — спросила я.

— Что это скверно пахнет, вот что, — отозвался он. — Эти двое явно разворошили змеиное гнездо.

— А то, о чем она пишет… Вы никогда не говорили об этом с отцом? О Чистых днях и том, что тогда происходило? — осторожно уточнила я.

— Нет, — пожал плечами он. — Меня это не особо интересовало. Да и отца.

— И, видимо, еще почти весь мир, — заключила я, покачав головой. — Меня в том числе. Вроде как… какая разница, что было столько веков назад? А если так подумать, то в тех событиях могут крыться ответы на все вопросы. В том числе касательно нашей метки и причин ее появления.

— Хана, кстати насчет метки. Я давно хотел поговорить с тобой об этом. — Йон взял меня за левую руку, разворачивая к себе и закатывая мой рукав, чтобы обнажить спрятанную в розовых соцветиях татуировки красную ленточку.

Я прикусила губу, отведя глаза. Отчего-то мне стало очень стыдно — как если бы это только я была виновата в том, что наша метка потеряла свои магические свойства, а мой альфа сейчас был вынужден глушить боль от ранения таблетками. Умом я понимала, что в разное время мы хотели этого оба, а оказались в том полуразрушенном скорее по настоянию Йона, но это не помогало мне справиться с чувством, что если бы я с самого начала не отвергала дар Великого Зверя, отрицая и проклиная его, то все бы сложилось совсем иначе. И многие из тех бед, что обрушились на нас впоследствии, просто бы не произошли.

Могло ли так быть, что нас действительно наказывали за то, что мы отказались от дара предназначенной любви, изначально не оценив его по достоинству? И если так, то так ли не прав был отец Евгений, считающий, что Чистые дни — что бы в итоге ни скрывалось под данным наименованием — могли закончиться по аналогичной причине, только в более… крупных и серьезных масштабах? Мне не нравилась идея, что я начинаю думать как наш враг, но, допуская такую вероятность, мы, по крайней мере, получали вполне правдоподобную версию того, почему неприятности так и сыпались на нас с Йоном, как из рога изобилия. Сколько раз наша метка болезненно ныла, реагируя на наши ссоры и отдаление? Сколько раз эта боль была единственным отрезвляющим фактором, что возвращал меня к реальности? Быть может, все остальное было своего рода событийной проекцией этой боли? Более изощренным способом заставить нас страдать за наше неповиновение? Последняя мысль пеплом горчила на языке, но я уже вообще ничего не знала и не понимала и готова была допустить самые безумные и жестокие варианты, которые, однако, хоть как-то структурировали и объясняли все то безумие, что творилось в наших жизнях с того момента, как мы впервые встретились.