Чего уж душой кривить, не за ради травли волколака псами отправил Клесх обережников по городам и весям. Лесана объезжала сторожевые тройки, наказывая, чтобы собирались к отъезду: искали одёжу простую, но сношенную, отбирали ребят посмышленее из посадских, да укрепляли города, которые предстояло покинуть. Благо, облавы, устроенные при помощи Люта, дали хоть недолгое затишье, вынудили нечисть залечь по норам, подарили роздых и людям, и обережникам.

Глава решил оголить сторожевые тройки, отозвать воев в крепость. Теперь некому водить обозы между городами и весями. Ратоборцы их покинули, оставив заботы о насущном на целителей и колдунов. На обозы разбивались невеликие и шли каждый своим ходом.

Лесана вела десяток, но знала, что ныне со всех городов потянутся в Цитадель телеги, будто бы с простым людом, а на деле с ряжеными обережниками. И до последнего не будут знать ни волки, ни кровососы, что собирает крепость под свою руку воев. Будь хоть сто глаз у чащи, не разберут Ходящие — Охотники перед ними или простые путники.

Если бы ещё к этому всему Лесана не упустила Люта… Он, конечно, о намерениях Крепости — ни сном ни духом, но и без того рассказать мог много. Как же сглупила она!

Девушка укрыла меховым одеялом зябнувшего колдуна и вернулась во главу торгового поезда.

— Ну, поехали что ли? — недовольно сказал из своего возка Чет и добавил: — Платишь вам, платишь, так еле тащитесь.

Хлад не удержался и прыснул, за что получил немедленный подзатыльник от «купца».

Весело им. И вправду весело. Мужики и парни забавлялись, как малые дети. Лесана сперва угрюмо хохлилась, не понимая этой их беззаботности. Ну, право слово, как на Навий Велик день, когда мужики и бабы по городам и селам рядятся в потешные одежи и вместе с молодежью пугают друг дружку, стучатся по домам, требуя от хозяев откупаться угощением. Считается, чем страшнее нарядишься, чем сильнее шумишь, тем лучше отпугиваешь злобную нечисть.

Говорят, праздник сей задолго до Ходящих появился. Лесана и сама его любила. А уж как они с подружками разрисовывали лица и руки сажей, как растрёпывали волосы, вплетая в них ветки и солому, как рядились в вывернутые мехом наружу тулупы, опоясывались мочалом! Но, то ведь когда было? Сейчас уж всё выстудило в ней. И от чистого сердца обережница полагала, что так же выстужено людское в других Осенённых. А теперь смотрела, как дурачатся ратоборцы, и диву давалась. Битые ведь жизнью мужики!

Потом лишь поняла с опозданием: никто из них не знает, вернётся ли обратно живым, погибнет сам или похоронит товарища. И это предчувствие возможной близкой гибели заставляло каждого острее чуять жизнь, радоваться хоть чему-то. Да и как часто удается Осенённым видеться? А ведь многие из этих мужчин прежде вместе учились и взрослели. Потому-то нынче для них отрада побыть простыми людьми, пускай и ряжеными, но людьми. Примерить на себя жизнь, которая прошла мимо. Вот и камлался Чет и поддавались его придури одинаково, что молодые парни, что зрелые мужики. Потеха!