— Эге-е-ей! — крикнул Хлад замершим в стороне старшим выучам. — Не признали, щеглы?

Послушники переглянулись, недоумевая, с чего бы торговому люду оружаться да ещё и ехать так в крепость.

— Стёша, Встрешник тебя раздери! — ругался кто-то у одной из телег. — Будет уж дрыхнуть! Как хорь спишь который день. Вылезай, приехали.

— А? — всклокоченный парень выглянул из возка и спросил сиплым ото сна голосом: — Чего орешь-то?

Он наспех пригладил торчащие во все стороны волосы.

— К Главе пойдем, — ответил ему товарищ. — Хватит храпеть.

— Хоть рожу умой свою холопскую! — посоветовал, снимающий с шеи надоевшую гривну, Чет. — Смотреть же тошно.

Спрыгнул с облучка на землю и Тамир. Огляделся.

— Со мной идём, — взяла его за локоть обережница.

Колдун посмотрел на неё безо всякого выражения и сказал:

— Тут мало что переменилось…

— Мало, — буркнула Лесана. — Чего замер?

Навий её словно не услышал. Он оглядывался с выражением тоски и узнавания на лице, а потом его взор остановился на ком-то, стоящем у Лесаны за спиной. И девушка впервые увидела в глазах Ивора то, чего не видела раньше — испуг. Обережница рывком обернулась, но позади стояла только Донатосова дурочка. Она застыла на крыльце, разглядывала приезжих и задумчиво дергала себя за длинную прядь, оплетенную обрывками ниток.

— Устал? — спросила вдруг Светла Лесаниного спутника.

Он попятился.

— А я тебя помню, — улыбнулась дурочка и направилась к мужчине, который смотрел на неё с выражением ужаса на лице. — Помню тебя, дяденька… А ты меня помнишь? Узнаешь? Вижу я тебя. Ой, и старый ты!

Блаженная бормотала, обходя колдуна по кругу:

— Ой, и тьмы вокруг тебя… А уж злобы… Почто злишься? Чем я тебе не такая?

Тамир замер, а скаженная девка приблизилась к нему и положила ладонь на грудь — туда, где под рубахой заживала подновленная нынче утром реза.

— Видишь, как оно бывает? — прошептала дурочка. — Видишь, как? Безумие глаза застит, черное с белым местами переставляет. Был ты раньше защитником, а ныне — хищником злобным обернулся.