Но лучше бы, конечно, королевич.

Через четверть часа из дому выскользнули две девицы вида вполне себе обыкновенного. Выскользнули и растворились средь прочих людей. После уж, когда хватятся их, когда начнут искать, сперва по-тихому, не желая, чтобы новость этакая слободу встревожила, а после уж и всею этою слободой, то и узнают, что навроде как похожие девицы выходили из дальних-то ворот. Но они-то были?

Или иные какие?

И куда пошли?

Как сгинули?

Стася пересчитала котиков, которых стало меньше, но при том не настолько, чтобы это уменьшение как-то существенно на общее количество повлияло.

— Мда, — сказала она, погладив особо наглого британца, который решил, что положенный этой породе темперамент не для него и весьма споро вскарабкался на колени. Благо, ткань платья была плотною, удобной для цепляния. — И что мне с вами всеми делать?

Она чувствовала себя… пожалуй, что усталой.

Не физически, отнюдь. Скорее уж возникло несвойственное ей прежде желание забраться в кровать, накрыться с головой одеялом и лежать, лежать, пока все само собою не разрешится. Только что-то подсказывало, что не разрешится.

— Продавать? — Евдоким Афанасьевич погрозился пальцем тайской кошечке того бледно-рыжего окраса, который именовали, кажется, персиковым.

Или как-то еще?

Документы-то там остались, в мире ином. И все-то тоже, как собственная Стаськи жизнь неустроенная…

— Кому?

— Да хоть бы магам. Вона, тот, который второй, хоть всех купит. И барон опять же…

— Купит, — согласилась Стася.

Но почему-то простое это предложение, логичное и решавшее разом все ее проблемы, не находило в душе должного отклика.

Она почесала кошку за ухом, и та, неблагодарная, извернулась, ухватилась когтистыми лапами за руку, зарычала грозно.

— Что… вообще происходит? — спросила Стася. — Почему они ведут себя так… так… странно.