— Она вас обманула?

— Нет. В том и дело, что нет… я навещал Ладушку. И эта школа… долина близ Китежа, вроде бы и наособицу, и рядом со столицей, куда девочек вывозили, что в сады государевы, что на ярмарку, что еще на какие развлечения. Сама долина зачарована, без приглашения попасть туда невозможно, но приглашение у меня имелось. В остальном… дом. Дома. Люди. Ведьмы, конечно, и те, что старшие, уже успевшие повидать всякого, а потому к прочим настороженные, что вот такие, навроде Ладушки моей, молодые и веселые. Жили при школе и обыкновенные люди, навроде моей супруги. Правда, позже она в Китеж перебралась, решивши, что не станет присутствием своим мешать учебе. Ладушка не возражала. Она и письма-то писала мне если не каждый день, то через один точно. Рассказывала и об учебе, что рассказать было можно, и о подругах.

Кот стек на кресло, потревоживши Евдокима Афанасьевича, и потерся о подлокотник, выпрашивая ласки.

— Уже тогда, в письмах, меня кое-что насторожило. Она говорила об учебе, но… о том, что учили их танцам. Или вот живописи. Тому, как держать себя в обществе, как принимать гостей, как дом вести. С одной стороны, конечно, умения преполезные для любой женщины благородного сословия…

…Стася мысленно вздохнула: похоже, женщины благородного сословия из нее не выйдет.

— …геральдика… история государства, правда, в весьма сомнительном урезанном виде. Арифметика, но вновь же, весьма и весьма краткая, поскольку, как выразилась Ладушка, иная им не нужна. К чему им высшая наука, когда, для понимания книг расходных, довольно и малости? Это она мне так сказала и попросила помочь. Она… ей всегда-то была интересна магия, с малых лет. Я помню, как она сидела у меня в лаборатории, тихонечко, даже дышать опасалась, чтобы не осерчал… будто я мог осерчать на нее… и я рассказывал. О простом. Сперва. Потом… она задавала в письмах вопросы, я отвечал. После отправил книги. И снова… и еще. Ее вопросы становились сложнее, интересней, и порой мне приходилось много думать, искать, прежде чем я находил ответ.

Что-то подсказывало, что этакое нарушение установленной программы ведьмам не пришлось по нраву.

— В какой-то момент я вдруг понял, что делать ей в этой школе больше нечего. И не только я. Сама Ладушка тоже пришла к такому же выводу. Однажды она мне написала, что хочет уехать. Просила, чтобы я прибыл…

— И вы…

— Прибыл, само собою. Однако… — лицо Евдокима Афанасьевича исказила болезненная гримаса. — Я не смог войти в долину.

И почему это не удивило Стасю.

— Ко мне вышла… та, кого я считал другом. Она начала говорить. Говорила много, долго, о том, что вовсе не хочет вреда Ладушке, что наоборот, пытается помочь, не позволить девочке сломать жизнь. Что… судьба ее, если Ладушка решить быть сама по себе, незавидна. Что люди злы, и лишь надежная защита способна уберечь ее. Тут же и супруга моя подоспела. И они обе стали убеждать меня не спешить. Наука? Разве женское счастье в науке? Ей нужен супруг, который будет любить Ладушку, заботиться о ней, беречь и лелеять. Дети. И это… проклятье, это все звучало до того убедительно! Ладушка не желает? Она сама не понимает, слишком молода, порывиста… да и если ей наукой заниматься охота, то разве любящий муж откажет в этакой малости.