Или запястья? Или отрез полотна… хотя сомнительно, чтобы ведьма шить взялась. Почему-то именно с иглою её Ежи совершенно не представлял.

Кубок?

В доме довольно. И посуды такой, которую ныне и в царском дворце вряд ли сыщешь. И… и выходит, что ничего-то подарить он не способен?

Девицы глядели на Ежи с интересом, правда, старательно скрывая оный от зоркого глаза старой ключницы. Но та лишь головою качала с укоризной: мол, не об том думаете.

— Когда последний раз убирались? — спросил Ежи строго.

— Так… — высокая Апрашка косу погладила. — С утреца прямо, как и заведено.

Вторая девица кивнула.

— И что делали?

— Мели, полы мыли, — принялась перечислять Гулёнка, которая была ниже и конопатей. Конопушки обжили щеки её, лоб и шею, покрывая кожу густо.

— Платье убрали, — добавила Апрашка. — А то чего ему валяться?

— Где валяться?

— Так… тамочки, — она указала на кровать и пожаловалась. — Засунули в глыбиню самую. Замаялась, пока выскребла! И в пылюке извозили все…

— А убирать лучше надо, — не удержалась ключница. — Тогда и пылюки не будет…

— Стоп, — Ежи потер переносицу. — Платье где?

— Так…

— Несите, — велел он.

Принесли.

И рубахи шелковые, и летники аксамитные, один темно-синий, другой темно-зеленый, оба богатые, шитые и нитью, и мелким скатным жемчугом.

— Басечкин! — воскликнул Фрол Матвеевич, за грудь хватаясь. И от чаши, которую тотчас подали, во успокоение, отмахнулся.

— Маланечкин! — а вот Матвей Фролович отказываться не стал, осушил одним глотком и только тогда за грудь схватился. — Что деется, что…