Эльжбета Витольдовна заглянула в альбом и покачала головой. Вот же ж… иной малюет-малюет, ведра красок изведет, а ничего-то толком и не выйдет. Тут же уголек да бумага, а поди ты, все-то видать, и ладью эту тяжеленную, и туман, и город, им укрытый.

— Госпожа, — купец, что взялся доставить их, подошел с поклоном. — Пристани ждем, но, коль желаете, то на лодочке вас могем доставить.

— Не желаем, — ответила за Эльжбету Витольдовну старинная подружка. И спицы в руках ее застучали быстро-быстро. — Иди-ка ты, дорогой, делами заниматься…

Купец тяжко вздохнул, сотворил пару обережных знаков, хотя, будучи человеком опытным, точно знал: от ведьм не помогут.

— Здесь так… спокойно, — сказала Аглая, оторвавшись, наконец, от листа. — И… хорошо.

Дурак её муженек.

Редкостный.

Но ведь не поймет. Даже если словами объяснить, все одно не поймет. Мужское самолюбие не позволит… а значит…

…придется что-то да решать.

Оставить девочку? Так погаснет, понемногу, потихоньку, суть свою растеряет, пытаясь соответствовать, сделаться такою, какой её желают видеть. А когда сделается, тогда и станет обыкновенною.

Забрать?

…не отпустит.

Вновь же не из любви великой, но из того же раненого мужского самолюбия.

Эльжбета Витольдовна вздохнула.

Ничего.

Что-нибудь да придумает и вообще… взгляд её вновь и вновь возвращался к ладье, которой тут делать было совершенно нечего.

Свеи-то все больше в Китеж ходят.

Товары возят. Товары берут. И возвращаются по широкому руслу Касынь-реки в самое свое холодное море. А тут… зачем пошли дальше? Чего искали? И ладно нынешняя плоскодонка, которая, пусть и пузата, но невелика, да и легка, аккурат сделана так, чтоб с легкостью через пороги перевалить. Ладья же свейская для моря рождена, на порогах они крепко помучились…

…нет, неспроста.

И холодок по спине пополз. А человек, дремавший было, вдруг очнулся, сел, после и вовсе встал, уставился на Эльжбету Витольдовну холодным взглядом.