Руки, крадущие жизнь.
Смех отца эхом отдается у меня в голове. Он солгал. Магия – это не дар. Это проклятие, и я не нахожу в нем никакого благословения.
Запрокинув голову, я смотрю на фреску на стене. Солнечный свет проникает внутрь, заставляя выцветшие изображения богов светиться. Постепенно моя решимость крепнет. Как бы отец ни хотел использовать мою магию для собственных целей, как бы ни уверял, что говорит от имени трона, на самом деле он доносит волю не Тай Шуня.
Мой отец не император и не бог. Я не стану его пешкой.
Что проку в сожалениях? Молитвы – удел дураков. Я
Я возвращаюсь ко двору.
Алтан все еще сидит в своем углу, глядя вдаль. Я опускаюсь на корточки, беру его за руку и сжимаю.
– Алтан.
Он не реагирует. На лице застыло пугающе пустое выражение. Как будто сейчас он не рядом со мной, а где-то настолько далеко, что мне туда и не дотянуться.
Не хочу его потерять.
Поэтому хватаю его за лацканы верхнего халата, отделка которого стала тускло-бордовой, выцвела от наших испытаний, и тяну вперед, желая, чтобы он сел прямо. Чтобы вернуться ко мне.
–
Он вздрагивает и, кажется, наконец замечает меня.
– Это моя вина… во всем виноват я один.
Мне тяжело видеть его сломленным, тяжело держать себя в руках. У Алтана такой же вид, какой был, когда он копал могилу господину Сунь. Он охвачен горем, более глубоким, чем само время. Как будто с каждым сделанным вдохом часть его умирает.
– Никто не виноват, – твердо произношу я. – Но если уж хочешь кого-то обвинить, вини священников.